– У нас сколько людей? – спросил один из незнакомцев.
– Когда я уезжал, было около дюжины.
Сидящим в автомобиле показалось, что они ослышались.
– Дюжина? Против двух сотен? У которых полно оружия?
– Да, примерно так. Но тут ситуация не так плоха, как кажется. Мы отправили доклад нашему руководству и военным, они смогут прислать скоро подкрепление. А оружие у рабочих не под рукой, а спрятано где-то рядом, но в другом месте. В каком – мы пока не знаем.
– Значит, нас будет порядка полторы дюжины с оружием против безоружных крикунов? Я так понимаю?
– Ну у некоторых из них, без сомнения, есть револьверы. Но учтите, это лидеры ячеек, они управленцы. Могут командовать, заседать или совещаться. Не предполагалось, что эти люди лично будут стоять на баррикадах.
– У нас какое оружие?
– Есть несколько трехлинеек и один пулемет. Гранаты. Патронов много.
Они остановились в одном из переулков и дальше по зловещим заводским территориям пошли пешком, соблюдая максимальную тишину.
Их негромко окликнули из темноты, и показался человек, который махнул рукой. Все отправились в ту сторону и достигли одной будки, где уже с кем-то по телефону ругался Шемаков. На него было тяжело смотреть: бледный, с воспаленными глазами и срывающимся голосом, и Кильчевский подумал, когда тот в последний раз спал.
Закончив разговор, Шемаков закурил и задумался. Потом кивнул и повел за собой прибывших.
– Ситуация такая, – негромко по пути рассказывал Шемаков. – Они почти все в одном цеху, принимают декларацию к действию. В городе, насколько я могу судить, еще не знают, что выступление перенесено, и основная часть рабочих спокойно отдыхают или пьют. У меня план такой: разбираете винтовки и становитесь у выходов. Изенбеков, – он оглянулся на своего сотрудника, – на тебе особая задача. Берешь пулемет и держишь главные ворота, они после первых взрывов побегут туда. Каждый берете несколько гранат, пока они внутри, мы должны их сильнее покрошить, потом будет сложнее. Стреляйте всех, кого не знаете в лицо. Нам для допросов они не нужны, и так знаем каждого и их настроения.
– А как же твои провокаторы? Ты дал им возможность спастись? – недоумевал Кильчевский.
Шемаков медленно обернулся на него:
– Ты знаешь, Евгений. Мне никогда не нравились предатели, даже если они работали на меня. Если они так просто предали своих товарищей, с которыми работали многие годы и раскачивали царизм, то меня они продадут за рубль. Мне кажется, такие люди даже больше заслуживают смерти.
Все разошлись по своим местам, оставив Кильчевского одного у окна наедине со своими мыслями. Поступок Шемакова неожиданно сильно огорчил его и посеял подозрительность. Если человек, который априори должен заботиться о своих людях в стане врага, с такой легкостью пускает их в расход, то какие гарантии есть у него самого? От Кильчевского же пользы практически нет.
Но обдумать