Теперь же автобус высадил меня на безымянной остановке и уехал дальше развозить пожилых леди и джентльменов. Ржавым днищем он отстукивал по ухабистой дороге, пока не скрылся за поворотом.
Я шагала по гравийной дорожке в сопровождении пения птиц. Бабушкино поместье осталось таким, каким я помнила его из детства: массивный дом из светлого камня, с выцветшими ставнями и заросшими дорожками. Ворота украшали кованые фигурки фей и странных существ, похожих то ли на жаб, то ли на крабов. Дом был тем же, только теперь казался больше, чужим, будто вырос, пока меня не было.
Я потянула кованую ручку, и ворота со скрипом отворились, впуская меня в место, где я провела своё детство. На пороге меня встречал Джон – единственный, кто разделял бабушкино одиночество в этом огромном доме.
– Добрый день, госпожа, – Джон забрал мою сумку и исчез в глубине дома, оставив на меня тяжелый засов.
– Шарлотта? – где-то за поворотом коридора послышался тихий гул мотора – затем со стороны гостиной появилась она, тонкая, седая, с мягкими глазами, в синем шерстяном пледе. Её руки покоились на подлокотниках инвалидного кресла, пальцы с тонкими кольцами дрожали от усилия.
– Ну наконец. Ты стала ещё больше похожа на мать, – сказала она и улыбнулась.
Я подошла, обняла её осторожно, стараясь не надавить. Она пахла лавандой и аптекой, как всегда.
– Ты не должна была встречать меня у двери, – сказала я, – Я бы сама…
– Не глупи. В этом доме каждый шаг имеет значение. Даже на колёсах, – подмигнула она.
Сколько я себя помню, бабушка всегда была немного странной, а дом для неё выступал скорее сожителем, чем просто родовым гнездом. Поэтому, когда она говорила что-то, чего я не понимала, я просто пропускала это мимо.
Мы прошли на кухню, где всё было на своих местах: фарфоровые баночки с чаем, пёстрые салфетки, старый чайник с расписной ручкой. Джон уже подготовил для нас чай, и мне оставалось лишь накрыть на стол под его недовольное ворчание – юным леди не стоило напрягаться по таким мелочам. Бабушка лишь смеялась. Мы устроились за столом. Вооружившись ножом для масла, я смазала первый тост и положила его бабушке на тарелку. Наш маленький ритуал с тех пор, как мне исполнилось тринадцать.
Бабуля, вдохновившись моим приездом, рассказала о соседях, которых я не помнила, о кошке, которая сбежала в лес и не вернулась, и о том, как у неё снова заклинило лестничный подъёмник, но «дом всё равно знает, где она».
– Ты ведь собираешься немного здесь пожить? – спросила она небрежно.
– Да, – ответила я. – Немного. Нужно… отдохнуть. Подумать.
Бабушка кивнула. В её глазах промелькнуло что-то, чего я не могла понять. Что-то вроде печали.
– Тогда тебе стоит прогуляться по саду. Он теперь не тот, что был. Но в нём ещё что-то осталось. Иногда… кажется, будто он зовёт.
Я засмеялась – немного натянуто.
– Он весь зарос.
В детстве я немало времени проводила в саду, играла среди подстриженных кустов и пряталась от родителей за старым фонтаном.
– Тем больше причин пройтись, – сказала бабушка, и её голос стал немного тише. – Там, за беседкой, есть тропка. Если не боишься потеряться – ступай. Сад многое расскажет. Особенно тебе.
После обеденного чая мы переместились в гостиную. Бабушка жила на первом этаже – старый дом, как и она, приспособился к переменам. Вслед за бабушкой вся жилая часть дома спустилась вниз. Лестница была перекрыта бархатной лентой, как музейный экспонат. Она отмахнулась, когда я спросила, что наверху.
– Там всё мёртвое. Старые комнаты, старые вещи. Пусть пылятся. Нечего туда соваться.
Раньше на втором этаже была моя комната. Я проводила там многие часы, читая книги и разрисовывая стены детскими красками.
– Но ведь наверху моя комната, – возразила я. Бабушка нахмурилась, её кресло покатилось дальше по коридору.
– Не стоит, мы уже приготовили тебе комнату на первом этаже.
Я поспешила следом, отметив про себя, что бабушка не смотрела в сторону лестницы. Будто боялась встретиться с чем-то взглядом.
Мне отвели комнату с окнами на сад. Она была совсем небольшой и находилась в дальнем крыле дома. Признаться честно, как ни пыталась, я не могла вспомнить, почему совершенно не замечала эту комнатку раньше. Словно она по волшебству появилась там, где раньше был лишь узкий тупиковый коридор.
Позже, раскладывая вещи в комоде, я обнаружила коробку. Коричневая крышка была поцарапана и плохо держалась. Внутри оказались письма. Им явно было много лет: бумага пожелтела и растрескалась, у некоторых писем были разорваны края. И хоть бумага хранила запах трав, чернила на ней выцвели. Почерк был не бабушкин – он был мужской, изящный, слегка косой. Первое письмо