– Прагматично, – сказал Кран.
– Малой кровью, – пожала плечами Лимба. – Времени всегда в обрез. А тут что, вполне честный проект получается. Хотя, конечно, всегда можно любую работу заказать и купить… Но у нас с Антоном правило так не делать. По соображениям… Не просто так, словом. Ты не думай, что нам неинтересно на самом-то деле или что мы чего-то там не понимаем про подлинный героизм… – она увидела, что глаза Крана похолодели, и поправилась: – Ой, школа толком не началась, а у меня уже слова в шестеренки превращаются.
– А, – глаза вроде согрелись. – Да, вы ж оба на медаль. У вас это… Психологическая деформация.
– Ну, в общем, да, – вздохнул Антошка.
– Нормально чувствовать отучаешься, да, – кивнула Лимба. – Либо пашешь, либо спишь. Не живешь. Тут хоть правда интересно, ну, и еще жутко, потому что почти все про войну, про смерть, потому себя как-то живее чувствуешь… А так, бывает, когда учебники умом фотографируешь, то кажешься себе пылесосом.
– А стоит медаль этого?
– Поступить на бюджет стоит этого, – пожала плечами Лимба. – Фильтр пылесоса я потом заменю на новый. Наверное, помощнее. А ты уже решил, куда поступаешь?
– Нет. Я как-то… – глаза его сделались темными, как колодцы. – Ничего не хочу.
У Лимбы пробежали мурашки по рукам и спине. А странный все-таки Кран. Такими странными бывают люди, которые скрывают что-то… Что в самом деле нужно скрывать в последней матрешке. Может, проблемы с родителями, может, еще что. Он ведь в десятом классе пришел не с Первого сентября, а в ноябре вроде – просто так ведь школы не меняют. И не ради математики он перешел, плевать ему на математику, да ему на все, похоже, плевать, просто учится без двоек, а занят своим. Вот и не надо к нему лезть.
– Время больше не за нас, – добряк Антошка посмотрел на Крана сочувственно. – Последний год, когда… Ну, когда честно принимать от родителей помощь. Столько надо успеть.
– Да понятно. А что делать, если все фиолетово? Талантов нет. Поступлю, куда родители скажут, чтоб их еще больше не расстраивать, я у них… Ай, не стоит. Барбара, ты совсем замерзла. Пойдем хоть чаю попьем.
«Фиолетово», – усмехнулась про себя Лимба. У нее любимый цвет как раз такой, еще с тех пор, как поняла про себя, что Бастиндой, как ее прозвал Антошка (взамен став Страшилой), не так уж и плохо быть. Только надо не дать себя победить. И, если разобраться, ей тоже фиолетово, то есть безразлично, все из того, что предлагает мама. Как бы набраться решимости? Никто не должен всю жизнь делать то, что не хочет… Бухучет. Ага. Убиться лучше сразу. Но как маму не расстроить этим? Она ведь не плохого желает, наоборот, предлагает такую работу, которую считает безопасной, которая в любые времена пригодится… Что Кран недоговорил, интересно? Или неинтересно.
В буфете, как будто сработала машина времени, чай наливали в граненые стаканы в тяжелых старых подстаканниках, и салфетки торчали из опиленной гильзы, и пирожки