Он слишком близко. Слишком мощный. Всё в нём слишком. И в свете, что падает из окон гостиной, его вид кажется ещё более устрашающим. Он замечает моё движение и, приподняв руку, машет пальцем.
– Я больше не позволю тебе сбежать. Ты только моя!
– Кто тебе это сказал, Гера? – спрашиваю я с вызовом.
Я училась справляться со своим страхом. Училась смотреть ему в глаза, и спустя столько времени не собираюсь больше трястись. Хотя паника накатывает ледяными волнами, но это внутри. Я надеюсь, что снаружи продолжаю держать лицо.
– Ты сказала, – рыкает Дикоев, делая шаг ко мне.
– Я такого не помню, – хочу отойти от него, но не успеваю.
– Зато я прекрасно помню! – Герман хватает меня за руку и дёргает на себя.
Упираюсь в его горячую широкую грудь, а память, как будто кадры из кинофильма, подкидывает мне моменты из прошлого. И если на самых первых я, счастливая восемнадцатилетняя девочка, не представляю своей жизни без любимого, то на вторых – я женщина, в панике собирающая в сумку самое необходимое и тихо выбегающая из собственной квартиры, чтобы не видеть и не знать того, что произошло.
– Ты так и не научилась бороться со своими провалами в памяти, да, Цветаева? – вопрос Геры звучит так, будто он хочет мне что-то рассказать.
Но я не нуждаюсь в его рассказах. Я знаю последствия этих провалов в памяти. А ещё знаю, что последний раз, когда это произошло, рядом был именно Дикоев.
Отвратительная особенность моего организма заключается в том, что я ничего не помню, если выпиваю что-то крепче вина и больше, чем сто грамм. Мой мозг не воспринимает алкоголь. Я это проверила три раза, и каждый из них был роковым.
– Ал, – Герман проводит ладонью по моей щеке, запуская внутри меня панический страх.
Я боюсь его. Хочу закричать, чтобы отпустил, позвать на помощь, но горло сковывает спазмом. И самое страшное для меня, что именно в этот момент на террасу выходит Дима с Сашей на руках.
– Алла, что происходит? – голос брата звучит так, будто он ревнивый муж и застукал меня с любовником.
И не только я это замечаю. Дикоев переводит взгляд на Димку, и я вижу, как его глаза начинают сужаться.
– Мама, – взвизгивает Саша, когда я выдёргиваю руку из захвата Германа и отхожу от него.
– Да, малышка, – стараюсь выдавить из себя улыбку, быстро подхожу к Димке и Саше. – Мама здесь.
Беру дочь на руки и прижимаю к себе так, чтобы спрятать от Германа её личико. Может, это и глупо, но я не хочу, чтобы он видел её.
– Так вот чем ты занималась у тётки? – голос Германа звучит так, будто на улице похолодало градусов на тридцать.
Руки спрятаны в карманы брюк, голова немного опущена, отчего его взгляд кажется ещё более пугающим. По телу пробегает озноб. Противный такой, липкий как щупальца.
– Ал? – вопросительно тянет Димка, разворачиваясь ко мне, а я, совершенно ничего не соображая от страха, делаю шаг к нему и громко говорю:
– Любимый,