Балдахин, в котором находился Дарий I Гистасп Ахеменид, вынесли на берег пролива. Приказав носильщикам остановиться, он ступил на каменистый берег и огляделся. Греческий зодчий Мандрокл Самосский свое обещание выполнил. Выбрав самое узкое место в проливе, он попарно соединил несколько сотен больших кораблей, перебросив через их палубы деревянный настил из толстых бревен кедра и дуба. Украшенные знаменами и штандартами массивные перила делали движение по мосту безопасным.
Повернувшись в сторону свиты, Дарий отыскал глазами Мандрокла и подал ему знак приблизиться. Согнувшись в поклоне и не смея поднять глаз на повелителя, зодчий подошел к Дарию и упал перед ним на колени.
– Встань, грек, – мельком взглянув на Мандрокла, произнес царь персов. – Тебе нечего бояться – ты хорошо сделал свою работу и будешь достойно вознагражден за это. Твое имя будет высечено на камне рядом с моим, и эти камни будут установлены на этом месте, где мы сейчас стоим. А сейчас отправляйся впереди моего войска и возведи такую же переправу через Истр[4]. Мне не терпится набросить аркан на шеи этих варваров еще нынешней весной.
Мандрокл не подвел своего господина и на этот раз. Пока войско Дария двигалось по землям Фракии, зодчий соорудил такой же мост и через Истр. После Босфорского пролива для грека это было детской забавой. Чтобы ускорить переправу, пешим воинам и кавалерии было приказано переправляться через реку вплавь. А по мосту нескончаемым потоком двигались боевые колесницы и обоз многотысячной армии.
Пересев в седло, Дарий с нетерпением пришпорил коня. Бескрайние просторы степи манили, а запахи весенней травы пьянили царя всех царей. Его не покидала мысль, что мост, по которому он перешел Истр и который остался далеко позади, был связующей ниточкой между двумя мирами. Своим и Чужим. Живым и Мертвым. Перейдя этот мост, все оказались в другом мире. С интересом оглядываясь вокруг, он вдруг обнаружил, что величие и мощь его армии затерялась в просторах и травах степи. Не стало слышно грозной поступи его воинов и грохота боевых колесниц, а затянутые в кожу и пластинчатые панцири всадники исчезли в траве, которая местами доходила до самого брюха их лошадей; яркие одежды некоторых его воинов и сановников на фоне зелени трав и цветов смотрелись пестро и безвкусно. Звезды, небо, облака, воздух, запахи – всё было настолько чужим и непривычным, что самому лучшему царю и самому прекрасному из людей – Дарию, сыну Гистаспа, царю персов и всего мира, становилось в этой степи одиноко и неуютно.
Копыта его коня окутали тонкие полупрозрачные нити ковыль-травы, а в нос ударил горький запах полыни. Спешившись, Дарий сорвал несколько стебельков с листьями серебристого цвета и