– Ну всё, будет время передохнуть, ещё были бы деньги, – отвожу взгляд.
– Есть одна тема, я никого ещё не предложил, а сам на этот вечер занят. Платят хорошо, две сотни за полночь. Приехала, отыграла – и уехала, – его глаза блестят, он пытается заинтересовать, сложив пухлые губы трубочкой.
– Две сотни, говоришь? – закусываю губу, прикидывая, что могу спрятаться за париком и гримом.
– Твой последний сет, тот, что ты скидывала мне, когда была в Париже с этим женатым мудаком, идеален. Я просто внес пару современных корректировок. Отыграй, а? – складывает руки в молитвенной позе, у него круглые карие глаза. Двести тысяч и какой-то непонятный кураж после увольнения делают меня слегка безрассудной.
– Хорошо, отыграю. Скинешь мне с корректировками? Когда нужно выступить? – смотрю на свой белый френч и начинаю думать о чем-то чёрном и длинном. Нужно прийти в себя, если хочу хорошо отыграть. Парик с каре у меня есть, как и откровенный наряд.
– 23 числа, за неделю до Нового года, клуб приличный, дяди, которые платят, тоже. Если нужна охрана – скажи, – счастливый черт.
– Нет, я не хочу привлекать внимание. Пусть скинут контакты администратора, выделят одно гримерное место, а оплата – на карту, – говорю серьёзно, вставая со стула. – Сразу говорю, высматривать меня не надо, ни с кем разговаривать не буду, пусть даже не пытаются подойти, – тычу в друга указательным пальцем. – Понял? Полная конфиденциальность.
– Понял, понял, мисс секретность, – самодовольно улыбается. Рад, засранец, что уговорил меня на выступление.
– До встречи, – хлопаю его по плечу. – Господь, как я скучала по тебе, ментальный брат, – прижимаю его голову к себе и смачно целую в лоб. Как же мне этого не хватало.
– Все мы братья и сестры, – складывает руки перед собой, прикрывая глаза.
– Но я тебе чуточку роднее, признай, – подмигиваю.
– Как отметишь Новый год? – с досадой спрашивает.
– Одна, не хочу тусовок, – обрубаю сразу, зная ведь, что позовет.
– Рад, давай к моим в Ниццу? А? – улыбается. – Мама накроет стол, папа ёлку, брат звезду, – подмигивает. – Они по тебе соскучились.
– Документы успеем сделать? – прикидываю, что это был бы неплохой вариант. Безумно скучаю по его матери. Стройная негритянка пятидесяти лет, даже сейчас она выглядит как модель, а дядя Марк – самый влюблённый мужчина на свете, маленький пузатый русский француз с залысиной. Тяжело вздыхаю.
– С Ольгой Васильевной полетим? – вспоминаю бабушку Гоши, ворчливую старушку, которая норовит кого-нибудь подпихнуть своим костылём.
– Она там уже, – цокает, манерно закатив глаза, – строит их там.
– Когда же ты созреешь, Гастон? – надуваю губы, зная, как друг не любит своё имя.
– Ой, ну прекрати, – отмахивается, нервно сводя брови на переносице. Ещё бы,