После полутора лет в разведке перевёлся в Росгвардию: новое его подразделения – полк специального назначения «Оплот».
Сабиров, конечно же, что-то пытался сочинять ещё до войны. С таким отцом, с такой матерью, служа в театре, читая поэзию в огромных количествах, взрослея, наконец, – как было не попробовать себя?
Пробовал, спотыкался.
Но собственный поэтический голос разом сложился у него в 2022 году. Где-то под Кременной.
Я не знаю, сможет ли впоследствии Амир Сабиров преодолеть влияние и инерцию этой войны и своего раннего сокрушительного опыта. Допускаю, что нет. Но, в сущности, это и неважно. Куда более важно само нешуточное событие: у нас явился настоящий поэт, видевший войну не снаружи, а изнутри. Поместивший в русскую поэзию все её многочисленные приметы.
Он знает военный быт. Он слышал речь своих сослуживцев и своих командиров. (И смог её передать.)
Он перенёс (причём дважды!) все сезоны украинской погоды – и не только на спонтанных базах и в прочих местах временной дислокации, а в блиндажах и окопах. Когда вокруг беспросветная сырость или несусветный холод. И когда жара – тоже.
У него очень много природы, потому что жизнь выволокла его – на природу, в так часто упоминаемые им лесополосы (т. н. «лесополки») и на городские пустыри (когда город вокруг стремительно обращается в природу, во прах).
Стихи Сабирова на первый взгляд могут показаться как бы спутанными, несколько странными. На самом деле Амир таким экспрессионистским способом достигает удивительного эффекта присутствия, а в конечном итоге точности – недосягаемой для тех, кто всё это не прошёл сам.
Да, эти стихи безусловно юношеские (как будто это недостаток!) – но здесь ровно тот случай, когда у нас и не было бы никакого другого способа узнать, что именно ощущает восемнадцати-, а затем девятнадцатилетний парень, угодивший на войну, в самые её жернова.
Это – никто не перескажет, не переврав.
Эти стихи – соразмерны человеку и его голосу.
Соразмерность и органичность – то, чего так не хватает нашей поэзии.
Пишущие люди вокруг слишком часто рядятся в одежды не по размеру, не по чину, не по опыту.
А Сабирова одела страна, и он пошёл: в строю, но не только как часть строя (и это его не унижает), а как единственный на весь свет – человек, боец, солдат – с уникальным поэтическим зрением.
В поэзии Сабирова слово равно автору.
Сабиров старательно, на слух, ловит эмоцию, пытаясь дать не только (и не столько) её смысловую суть, сколько её звучание. Отсюда – такое количество удивляющих прилагательных и неожиданных (а порой кажущихся даже абсурдными) сравнений.
Я попросил Сабирова перечислить его любимых поэтов. Он сказал: Жуковский, Пушкин, Мандельштам, Исаковский, Семён Гудзенко, Борис Корнилов, Рильке, Ли Бо, До Фу в переводе Гитовича, Денис Новиков…
Державина (я ждал именно это имя) не назвал.
Но эта сабировская размашистость – когда слова берутся не по одному, а как бы пригоршней – роднит Сабирова именно с Державиным.
(С другой стороны, он мог расслышать Державина через Мандельштама.)
Сабиров не выдаёт себя ни за кого другого (ему более чем достаточно самого себя, своего реального, а не выдуманного креста), не старается выглядеть старше, не мудрствует.
Он почти не пытается понравиться.
Чаще всего это (желание понравиться) просто не волнует его. Он видит смерть. Он хочет жить. И это вам не шутки. Это не слова. Это реальность. Чтобы это осознать, надо дорасти.
Сабиров писал военные свои стихи, вообще не надеясь на их публикацию, и лишь отправлял отцу, чтоб не пропали (вместе с ним самим: всякое случается).
От отца эти стихи и пришли ко мне.
И со мной случилось то самое (вопреки всему происходящему) радостное озарение: ну вот, наконец-то!
Мы должны быть благодарны судьбе, что Амир Сабиров разыскал собственные слова, собственные краски для того, чтоб показать, как там было на самом деле.
Поэтический образ, как известно, может оказаться долговечнее и очерка, и кинематографической документалистики.
В случае Амира Сабирова я уверен: эти стихи останутся. Ни одна честная антология без них не обойдётся.
Мне очень дорог чуть заговаривающийся голос этого уставшего, совсем юного, но по-настоящему сильного и удивительно одарённого человека. Я полюбил этот голос. Он кажется мне родным.
Захар Прилепин
Рай осиновый
«Над белой пропастью глухой зимы…»
Над белой пропастью глухой зимы
найди меня, ни тень не отпуская;
горчит любовь, углём нанесены
исчезнувшие контуры сарая,
полуразбитый