Мутным взглядом главарь наблюдал за происходящим, ничего не понимая, и лишь когда от ужаса заорала баба он, казалось, протрезвел. Обтер рот от остатков еды, повисшей на бороде, с грозным рыком нападающего зверя вскочил с лавки, выхватил из-за пояса саблю и кинулся на ордынца. Вохма тут же узнал свое оружие. Легко увернувшись от удара, пропуская мимо себя крупное тело, он глубоко, по самую рукоять, всадил ему нож сзади в шею. Главарь споткнулся, пролетел несколько саженей и замертво рухнул в угол. Вохма показал кулак бабе, от чего та сразу замолкла, поднял с пола клинок и уже им, без тени сожаления, добил остальных. Затем спокойно сел за стол и принялся за еду.
Нежный молодой поросенок истекал крупной жирной слезой. Обжаренные дрозды, тушеные в горшочках зайцы казались столь изысканной пищей для обычного деревенского стола, что Вохма невольно удивился запросам лесных татей. Видимо, хороший куш взяли лесные братья или немалую награду им отвалил воевода.
На шум и крик стали сбегаться люди. Они заходили в избу но, увидев кровавую бойню, выскакивали прочь. Наконец ордынец насытился, подозвал бабу.
– Собери мне все ценности, – кивнул он на трупы.
Та алчно сверкнула глазами и умело, как делала это не раз, обшарила одежду разбойников, выкладывая все на стол, пока не образовалась внушительная горка из серебра и драгоценностей. Глаза ее горели, пожирая богатство. Она со злостью поглядывала на ордынца. Конечно, он заберет все себе, а она опять останется ни с чем. Похоже она зря подсыпала зелье родственничку и его ватаге, чтобы они быстрее пьянели, собираясь потом их обобрать – взять совсем немного. Что они там вспомнят, когда протрезвеют?
– Хорошо потрудились братья. Жаль им теперь ничего не пригодиться. Что скажешь? – хмыкнул Вохма, проследив за ее взглядом.
Баба потянулась к украшению с зеленым самоцветом. Ее красные с грязными ногтями пальцы ухватили его и потянули к себе.
– Нравиться? – спросил казак.
Она кивнула, задрала засаленный подол и протерла камень, рассматривая его на свет.
– Дура. Тебя с ним поймают и повесят. Но, впрочем, это твое дело.
На улице толпился народ. Они в страхе расступились, пропуская ордынца. Тот, не вынимая