Отгорела разноцветием теплая и короткая осень. И вот уже ее поздняя неприветливая пора, срывая желто-оранжевые шали с лиственных деревьев, бросала их к подножью вечнозеленых, снимала головной убор, прощаясь на долгую холодную зиму.
Посветлел горизонт. Заголубело небо. Прозрачней стала лесная ширь, яснее даль. Вот и наступил тот страшный судный день, события которого поведут нас по тайным, тенистым тропам сострадания, любви и ненависти к ближнему, нетерпимости к злу с которым мы сталкиваемся на протяжении всей нашей жизни, зачастую не задумываясь и не задавая себе вопрос: «А будет ли ему конец?»
И порой сами же, не замечая того, роняем из своих ладоней в благодатную почву семя зла, давая ему верный шанс взрасти и дать потомство… С чувством исполненного долга веем по ветру жизни порожденное нами же. А разлетевшееся станет тем же способом ранить и бередить чистые, доверчивые сердца. Пусть бросивший семя и знает о неотвратимости расплаты, но задумайтесь!..
Причиной тому могло быть сострадание; оно же достойно прощения…
В тот злосчастный тревожный день, оставленные одни, резвясь и играя, волчата, незаметно и неосторожно увлекшись, выбрались из темного укрытия. Кубарем катались у самого входа, их одолевало буйство и азарт. Беззаботно и легко повизгивая, они барахтались, боролись и в счастливой суете попросту не замечали того, что происходило окрест. Под мягкое, едва слышное ворчание глаза щенков лучились озорными желто-зелеными огоньками. В их юных душах резвилась и рвалась наружу любовь к ближнему, родному, радуясь жизни, теплу и свету. Счастливое детство, чье бы оно ни было, походит на солнышко над полем: оно согревает, любит, учит, дарит и корит, всегда оставаясь в свидетелях…
Что привело сюда рысь? Может, след, может, голод или шум и громкая возня волчат, а может, могучая кошка, прогуливаясь, случайно набрела на малышей? И то и другое осталось загадкой.
Волчица застала рысь возле норы. Все трое детенышей были задавлены и лежали ничком, разбросав еще не окрепшие тонкие лапки по сторонам, кому как довелось. Старший, весельчак и задира, каким помнила его мать, встретил ее горьким оскалом с широко раскрытыми, остекленело-мутными, погасшими глазами, словно жалуясь на жуткий смертный страх, унесший безвозвратно их невинные жизни. Мертвые, они молчали у ног разъяренной матери…
Долгая и жестокая схватка походила на ураган, пронесшийся в пустыне, на шквал обрушившейся безудержной и слепой ненависти, столь внезапно настигший обоих, без жалости и надежды на отступление. Рысь уходила окровавленная и до неузнаваемости потрепанная, сильно припадая на левую переднюю лапу. Перекушенная, она почти висела, болью напоминая о себе при любом неловком движении. Шерсть гордой и независимой лесной красавицы уже не отливала, как прежде, удивительным серо-дымчатым серебром при каждом ее мягком и плавном движении. Хищница слабела, теряя