– Всегда готовы. Только учти, свободных коек у нас нет – выдуло. Будут лежать на каталках, – предупредил я.
– Каталок мало. На пол кладите. Постелите что-нибудь!
– Сдурел? Что я постелю? Говорю же – выдуло всё! А полы холодные, плитка. Пусть лежат на каталках! – возмущённо заорал я в трубку. Михалыч вздрогнул и на всякий случай отодвинулся подальше.
Симакин на том конце провода засопел. Сопение продолжалось примерно минуту. Я терпеливо ждал.
– Ладно. С каталками мы здесь придумаем чего-нибудь, – великодушно разрешил голос в трубке, – Ждите. Сейчас привезут. Вот только хирурги обработку закончат.
– Везите. Ждём, – я брякнул трубку на аппарат.
– Паша… – прошелестел голос за спиной.
Я обернулся и наткнулся взглядом на испуганные Кларочкины глаза:
– Что?! Что случилось?
– Паша, там… Зотов, который новенький…
– Что с ним?
– Он тебя требует. Говорит, что-то важное должен сообщить! – с каждым словом глаза девушки становились всё испуганнее.
– Ф-ф-фу! – я с облегчением перевёл дух, – Я то думал… А ты чего такая перепуганная вся?
Напрочь забыв о присутствии Михалыча, Кларочка обняла меня и уткнулась лицом в грудь. Её плечи затряслись.
Я опешил:
– Ты что, малыш?!
Михалыч деликатно выскользнул из ординаторской.
– Пашенька, я испугалась… Понимаешь, вспомнилось вдруг… Ну, всё ведь, как тогда… почти. Будто в прошлом году, когда тебя так же Димас позвал, чтобы про жезл рассказать… И что потом случилось… А начиналось так же… – сбивчиво забормотала Кларочка, всхлипывая.
Я улыбнулся и прижал девушку к себе:
– Ну что ты, маленькая?! Всё давно закончилось, повторения не будет. Слышишь?
Она закивала, не поднимая лица:
– Да, конечно… Но… не знаю, почувствовала вдруг что-то… Объяснить не могу, просто тревога какая-то накатила. Да сильно так накатила, до боли…
Я взял в ладони её щёки и заглянул в мокрое от слёз лицо:
– Всё хорошо, Кларик. Всё хорошо. Давай-ка вместе твою тревогу откатывать. Незачем тебе тревожиться, малыш. Да и некогда: сейчас к нам раненые конвейером поступать начнут.
Она всхлипнула и слабо улыбнулась:
– Ладно. Не буду больше. Ты извини, я что-то расквасилась…
Я поцеловал солёные от слёз губы и повторил:
– Всё хорошо. И всё будет хорошо. Я знаю.
Кларочка кивнула:
– Я тоже, – глубоко вздохнула и старательно вытерла глаза платочком, – Ладно, Паш, пошли к Зотову. Послушаем, что он скажет.
– Пошли.
Илья Сергеевич являл собой нездоровое зрелище: бледный, покрытый крупными каплями пота, с голубовато-серыми губами.
– Боль в груди есть? – поинтересовался я.
Зотов отрицательно покачал головой.
– Морфин. Боль