Дверь в перевязочную распахнулась:
– Пал Палыч, больную привезли! – Клавдия Петровна выглядела встревоженной.
Я взглянул на часы: полночь. Джентльмены пьют и отдыхают…
– С чем?
– Криминальный аборт. Кровотечение.
Лихорадочно вспоминая, что полагается делать в таких случаях, я помчался вслед за фельдшерицей. Позади с топотом бежал Антон Иваныч.
На улице темень стояла непроглядная. «Надо бы как-то освещение перед приёмным устроить!» – подумал я, направляясь к светлому силуэту машины, с трудом угадывающемуся в каких-нибудь трёх шагах от крыльца.
Кто-то услужливо распахнул передо мной заднюю дверцу:
– Сюда, доктор, тут она! – сообщил взволнованный мужской голос.
Я наклонился и полез внутрь. В салоне моя нога угодила в лужу: в левом туфле противно захлюпало. «Где же они грязь-то нашли, дождя вроде не было?!» – пронеслось в голове.
Впрочем, едва слышимый стон, раздавшийся из темноты в каких-то сантиметрах от моего лица, заставил меня забыть о несущественном. Я вгляделся в темноту.
Прямо передо мной светилось лицо. Именно «светилось», потому что было оно таким белым, что даже полуночная темнота не в силах оказалась погасить, спрятать в себе эту белизну.
– На что жалуетесь? – от неожиданности задал я совершенно дурацкий и неуместный вопрос.
Белое лицо хранило молчание, лишь часто дыша и слегка постанывая. Наощупь я нашёл холодное тонкое запястье и сжал его пальцами. Пульс едва определялся.
Ладно, нет времени на вопросы. Всё – потом.
– Помогите её вытащить! – прокряхтел я, схватив хрупкое тело в охапку и пятясь наружу.
Тут же рядом возникла ещё пара рук. Вдвоём с неизвестным мы извлекли обмякшую женщину из машины и на руках перенесли в приёмное отделение.
– В смотровую, давайте в смотровую её сразу же, Пал Палыч! И на кресло! – Мария Глебовна помчалась вперёд, открывая нужную дверь.
Умостив пациентку в гинекологическом кресле, я бросил своему невольному помощнику:
– Выйдите и ждите в коридоре!
Мужчина молча кивнул и скрылся за дверью.
– Пал Палыч, да вы же в крови весь! – всплеснула руками акушерка, указывая куда-то вниз.
Я посмотрел на свои ноги: весь левый туфель и штанина почти до колена были в крови. Меня замутило. Так вот, что за лужа была на полу в салоне машины! Господи, это сколько же из неё вытекло?! Литра два, не меньше! И до сих пор жива?!
– Полиглюкин, живо, ставьте струйно! В две вены! – рявкнул я ввалившимся в смотровую фельдшерам, – Головной конец кресла опустить, ноги ей задрать, как можно выше!
Антон Иваныч с Клавдией Петровной захлопотали над бесчувственным телом.
– Мария Глебовна, что там? – вернулся я к акушерке, занятой осмотром.
– Льёт! – коротко ответила она и посторонилась, открывая мне обзор.
Из несчастной