– Чертов иезуит… это все из-за Гонсалвеша, да? Не отвечайте, я не хочу заставлять вас лгать. Храните свои иезуитские секреты. Я черпаю сведения из своих источников. – Он опустил голову, пот тек ручьем из-под парика. – Простите, отец Квинн. Я становлюсь невоздержанным от этой жары и. этой страны. Поймите одну вещь. В Бразилии все по-другому. Даже в этом городе общество Иисуса, францисканцы и кармелиты вряд ли смогут договориться между собой о статусе, а в верховьях Амазонки и вовсе царит неприкрытая вражда. Святая Церковь – не более чем движущая сила, что работает на душах краснокожих и на их плоти. Что такое? Что вам нужно?
Секретарь преклонил колени перед епископом, протягивая ему какие-то бумаги на кожаном подносе.
– Хм, другие дела требуют моего внимания. Что ж, отец Квинн, я отправлю вам инструкции по поводу тех соревнований, о которых упоминал. Я даже готов сам рискнуть и сделать ставку. Не терпится увидеть вас в деле.
Епископ изобразил посохом удар шпаги, когда Льюис поклонился, а потом, не дожидаясь возражений, тяжело поковылял за секретарем в белом одеянии в удушливый полумрак.
Вер-у-Пезу взревел от смеха, когда краснокожий юноша в поношенной рубашке развалился на мостовой, получив пинок по заду ботинком. Красный смех, черный смех доносился с бесконечных телег на ближней к городу стороне широкого причала, рядом с которым корабли и паромы с верховий Амазонки и Токантинс были пришвартованы в четыре ряда. Белый смех долетал из носилок и временных пьедесталов, установленных на бочках и досках. На улице и на ступеньках, везде вокруг Квинна, раздавался мужской смех. А с деревянных балконов разноцветных домов фейторов и постоялых дворов, бесстыдно открытых жаре и чужим взглядам, доносился женский. Льюис стоял с победоносным видом перед каменным пьедесталом для рабов. Друзья под насмешки рабов оттащили юного участника прочь с арены. Это был толстый надменный сынок пробившегося наверх плантатора с претензией на дворянство. Его унизили в двух состязаниях, Квинн с деревянной шпагой гонял его по всей четырехугольной площадке, словно карнавального шута, а тот визжал и всхлипывал под хохот зрителей, бившихся в конвульсиях. Последний удар. «С глаз моих долой!» Квинн смотрел на довольные лица. Разный цвет кожи, но рты открыты одинаково: алые, жадные. Подняв взгляд, он увидел глаза над порхающими веерами и бисерными вуалями. Льюис прошел вдоль арены, подняв руки под хвалебные крики жителей Белен-ду-Пара.
– Некоторые мужчины носят свои грехи на лицах, – сказал епископ Вашку, сгорбившийся на кресле и дико потевший, несмотря на отделанный бахромой навес, закрывавший его от растопленного солнца, и усилия двух мальчиков-рабов, орудовавших веерами из перьев.
– Женщины? – спросил королевский судья Рафаэл Пиреш де Кампош. Благородный член братства Милосердия[118], изгнанный в эту отсталую и чумную страну, он страстно