Я и решил: табуретку туда поставлю. И будет у меня там – вообще атас.
Астрономом, ясен пень, не стану, но хоть шею разомну. И это… ну, гармония придет. Куда денется?
Дед Куторкин сунул руку меж поперечин лестницы, повесил ее на плечо, и ушел.
Бабушка даже вышла на крыльцо посмотреть ему вслед, вздохнула так полушепотом:
– Полный звездец.
Водрузил Витька Кутяй телескоп деду на крышу. А потом случилось вот что.
Три дня он был сам не свой. Светил фонариком в
карту, приникал к окуляру. Затем прыгал и кричал что-то вроде: мать твою, Кассиопея!
На день четвертый упросил мужиков перенести туда старую панцирную кровать, обеденный стол. И вообще не слезал.
А на шестой день, наконец, обнаружил искомую Бетельгейзе, и даже показалось, что в туманности мелькнула Конская Голова, о которой астрономы спорят долгое время.
И так прыгал, так скакал по крыше, что она возьми да и провались, вместе с ним, с телескопом, табуретом и кроватью. И что удивительно, никому ничего не повредив.
Дед не закручинился. Подумал, подумал и амбар, не ударив палец об палец, превратил в нужник. По – научному говоря, туалет.
Мы с бабушкой чистили колодец, когда Куторкин явился с лестницей.
В этот момент подъехал на «уазике» племянник деда. Он принес ему нечто завернутое в тряпицу.
– Степаныч, ты просил прошлый раз, когда звонил, табличку отчеканить. Я, правда, так и не врубился, нафига?
Дед развернул ткань, на мягком металле было выдавлено: Абсерватория.
Он быстро свернул ее, укоризненно поглядел на племянника, плюнул, и, уходя, сказал кому-то в пустоту задумчиво, без эмоций совсем:
– Козлина. Альдебаран.
Но потом вроде бы даже и развеселился. И табличку, куда надо, приколотил.
Бабушка и космос
– А вот, например. Фокус-покус, – патетично произносил дед Куторкин и снимал свой с покоцанным козырьком картуз. По обыкновению, там сидела какая-нибудь великолепная жаба. Или разноцветная ящерица.
А в этот раз – лупил лубошные зенки несуразный кукушонок. Птенец потянулся, взмахнул тщедушными крыльями, зевнул и покакал.
– Какой же вы гад, – почему-то на «вы» обратился к нему дед. Положил кукушонка на траву и пошел за лопухом.
Мы с братом Михой птиц любили. И бабушка тоже.
Когда по весне у грачей выпадали из гнезд детеныши, бабушка откапывала в сундуке свою альпинистскую амуницию. Пояс, карабины, веревки, даже ржавые кошки на обувь. Я складывал в рюкзак желторотых, как яблоки, и лез меж сучьев. Бабушка потихоньку травила, пропускала канат через ладонь и локоть, страховала. Было до ужаса страшно и, конечно, восторженно.
Почти каждое лето в доме