– Да уж, блин, слушаю тебя, будто фантастический роман читаю. Вот только все на самом деле… Я, конечно, та еще тварь толстокожая, но даже мне не по себе.
– Ладно, довольно с тебя на сегодня «веселых» историй. А то еще в депрессию впадешь. Это мы ко всему этому звиздецу долгие тридцать лет привыкали, а на тебя все резко свалилось. Я вообще удивляюсь твоему хладнокровию.
– Хочешь начистоту? Я тоже. У меня ж там, – я неопределенно мотнул головой, но капитан отлично понял, о чем речь, – семья осталась: родители, сестра, прочая родня… Друзья, знакомые. Мля, там вся моя жизнь осталась!!! А я сижу тут на коечке, будто так и надо!
– Да уж, тебе бы психолога опытного найти, пообщаться. Да только где ж его взять? Ну, может, придумаем что-нибудь. Пойду я, пожалуй.
– Погоди, последний вопрос: кто такие мамелюки? В смысле, кто это такие тут, у вас? Кто это раньше были, я и так знаю.
Костылев опять мрачнеет.
– А сейчас, Миша, это почти то же самое, что и раньше в Османской империи, а до этого – в Древнем Египте. Это воины, выращенные из детей-рабов в дикой, фанатичной ненависти ко всем, кроме своих хозяев. В нынешней турецкой армии выполняют функции диверсантов. Обычные аскеры[44], тоже, кстати, те еще ублюдки, по сравнению с ними – просто дети.
– И, похоже, кто-то принял меня за одного из них.
– Все гораздо хуже, Миша. Этот самый «кто-то» совсем не удивился, а значит, был вполне готов к тому, что кто-то из мамелюков тут появится. А вот это уже совсем фигово. Ну-ка, вопрос на общее развитие тебе, товарищ прапорщик: когда разведчики-диверсанты начинают шустрить в тылу врага при длительных позиционных боях?
– Перед большим наступлением, – отвечаю я, чувствуя нехороший холодок, пробежавший по спине.
На следующий день Костылев зашел снова.
– Я буквально на секунду, – прямо с порога предупредил он. – Дел по горло. А к тебе тут один человек сильно в гости просился. Только табуретом в него не метни с ходу, ладно? Да, и еще, о том, кто ты на самом деле, он не знает. Мы сказали – наш человек с задания возвращался. Все, больше ему знать не нужно.
Капитан оборачивается и зычным голосом командует кому-то в дальнем конце коридора:
– Впускай, пусть проходит.
Буквально через полминуты в узкую щель между могучей фигурой капитана и дверным косяком протискивается дед Тимоха собственной персоной. Выглядит это довольно комично, но я специально напускаю на себя суровости.
– Ну, здорово, Павлик Морозов! Я гляжу, ты сильно постарел. Вот только замашки все те же.
– Слушай, Мишань, давай без обид, а? Я понимаю, некрасиво получилось, но и ты меня понять должен…
– Конечно, конечно. Как сказал Иуда, тридцать сребреников – это тоже деньги.
– Миш, да я…
– Да ладно тебе, Тимофей Владимирович, не мороси. Все я понимаю, не маленький.