Места матушкины населяли потомки московских стрельцов и черниговских казаков, строивших крепости на засечной черте ещё по указу Алексея Михайловича, а потом и заселившие эти земли, навек отвоёванные у бродячих племён. Сами себя жители матушкиного села в основном определяли москалями, в соседних сёлах и хуторах жили по большей части хохлы, а земля была общей – русской. И если бы какой-нибудь очкастый Паганель с прыщом на носу и в шляпе попытался им объяснить, что они принадлежат разным нациям, ему пришлось бы ответить на вопрос, заданный хором и с пристрастием:
– Здурив, чы що?… Свихнулся?
Селянам ведь невдомёк, что такое научный метод, когда живое рассекают на куски, чтобы доказать, что эти куски разные.
Вовка, было, приезжал сюда с матушкой раньше, и даже крещён был здесь, точнее, в соседнем селе, потому, что прокатившаяся не слишком давно война смела местную церковь вместе с половиною хат и прочих построек. Только, по несамостоятельному малолетству, прежних своих посещений Вовка вовсе не помнил.
Так что, в этот раз доставили его сюда родители из далёкой Германии, где был он рождён в советском военном госпитале, на всё жаркое лето, как бы впервые. Вместе с ним приехал и старший брат Женька. А другой брат, Валера, ещё старший, жил здесь уже четвёртый год, и даже учился в местной школе, потому, что от мерзкого германского климата болел. Пока отец служил, Валерка, наоборот, на летние каникулы наезжал в Германию, чтобы пострелять на полковом стрельбище из автомата и меньше скучать по братьям и родителям.
Наступающим летом родители обречены были мотаться туда – сюда, чтобы до осени устроиться с жильём в городе. Посему присматривать за детьми предстояло матушкиным сёстрам, тётям Любе и Клаве, над которыми, как следует быть, существовал войсковой начальник – бабушка, Матрёна Фёдоровна. Да! Был ещё тридцатилетний сын тёти Любы – Санька, который, нагулявшись, недавно женился, завёл первое дитя и жил, как говорится, своим домом, на той же улице (по-местному, улица называлась «порядком»), через две хаты.
Приехали в самом начале апреля, под раннюю Пасху, которой предстояло случиться девятого числа. Воздух был наполнен острыми запахами весны, которые можно было почувствовать и в городе, но здесь они были как симфония в концертном зале против хриплой трансляции на длинных волнах.… Как обычно бывает на раннюю Пасху, было не по сезону тепло, и уже несколько дней, даже под утро, не подмораживало, а днём над заросшими терновником балочками и овражками, приютившими жалкие остатки снега, стояло густое влажное марево.
Вдоль «порядка» проходила грунтовая дорога – грейдер, по которой мотались в райцентр по – весеннему зелёные пятьдесят первые «газоны» – трёхтонки, и их бамперы и колёсные