– В данном случае со льдом, это сила сцепления льда с поверхностью палубы и надстроек. Так вот, наши полимерные покрытия, или проще – эмали, резко уменьшают адгезию – значит лед пристает к поверхности слабее и скалывать его будет легче.
– Это хорошо, – подал голос Воротилин. – Самая работа тяжелая, похуже, чем сети трясти. Помнишь, Иваныч, как в Беринговом – с одного места собьешь, к другому перейдешь, а он через десять минут снова нарастает. Двое суток не спали, пока Архипыч в ледяное поле не пробился.
– Кэп у вас что надо, – сказал Перышкин, – наш Хомутинников пожиже, хотя и с Филю ростом. Мы его за габариты Гардеробом звали. Пароход вот-вот перевернется, а он все за бочки с рыбой беспокоится, что сдавать на плавбазу приготовили…
– Твоей «Вязьме» хуже всех пришлось, – посочувствовал Воротилин. – Ну, кроме тех четырех, что перевернулись.
– Окалываться надо, а они в кубрики попрятались, – насмешливо сказал Птаха. – Пряники вяземские!
– А ты видел? – с вызовом спросил Перышкин.
– Не видел, так рассказывал кореш с «Буйного».
– Пошли ты этого кореша… сказать куда или сам догадаешься? – Перышкин раздвинул губы в не очень доброй белозубой улыбке. – В помещения ребята полезли, когда на палубе и держаться стало нельзя, крен на правый борт был такой, что креномер зашкалило, понял?
– Так уж и нельзя, – отмахнулся Птаха. – У страха глаза велики.
– Может, и велики, – согласился Перышкин. – Только когда Борьку Ванюшкина одной волной в море смыло, а другой назад забросило, мы единогласно решили перекурить это дело в тепле.
– Одной смыло, а другой забросило? – поразился Баландин. – Разве такое бывает?
– Вообще-то, не бывает, – сказал Перышкин, – но случается. Один раз в сто лет, по субботам после обеда. Борька теперь экспонат, его в музее показывают за большие деньги.
– Брешет он, – Воротилин ласково хлопнул Перышкина по плечу, – ни в каком Борька не в музее, он на «Кургане» плавает.
– Приложился, мамонт! – непритворно взвыл Перышкин. – Такой лапой сваи забивать в вечную мерзлоту!
– Я же так, еле-еле дотронулся, – испугался Воротилин. – Больно, Федя?
– Дотронулся… – плачущим голосом произнес Перышкин. – Дурак ты, Филя, и шутки твои дурацкие, плечо вывихнул!
– Ну, Федя… – пробормотал Воротилин. – Так уж и вывихнул, а, Федя?
Птаха засмеялся:
– В порядке инструктажа по технике безопасности: с Филимоном за руку не здороваться. Когда начальник управления вручал нам переходящее знамя, он по неопытности сунул Филе руку и…
– Брось, Иваныч… – протянул Воротилин.
– А что было дальше, Федя? – спросил я.
Перышкин поднял руку, подвигал пальцами и подмигнул сразу просветлевшему Воротилину:
– А дальше были трали-вали, утоли моя печали!
– Без шуток, Федя.
– Так ведь это было