Легкий, почти неслышимый выдох облегчения пронесся рядом с сестрами. Шемхет и Неруд переглянулись.
– Что касается вас, дочери Амель-Мардука… Выйдите вперед, чтобы царь мог рассмотреть вас.
Вперед шагнули Шемхет, Инну и Неруд с младенцем на руках. Удивительное дело: он затих.
Царь сделал жест рукой и спросил уже сам:
– Которая из вас царевна Шемхет? – Голос у него оказался зычный, будто он говорил из колодца.
Шемхет поежилась. Но любой голос страшен, когда принадлежит тому, кто держит твою судьбу в своих руках и не славится милосердием.
– Я, – ответила Шемхет. И добавила горько: – Я, государь.
– Которая из вас царевна Неруд?
– Я, государь, – ответила Неруд. – А это моя новорожденная сестра.
– А ты, стало быть, Инну, – сказал царь, не обратив внимания на младенца. – Открой лицо.
Инну медленно подняла покрывало. Когда ее пятно обнажилось, по рядам воинов прошел легкий шепот. Царь не удивился ее лицу, но спросил – лениво, без желания обидеть, как о чем-то очень естественном:
– Почему тебя не убили в детстве? Ты – чудовище. Дурной знак. Таких младенцев надо душить на алтаре. Почему ты еще жива?
– Я не знаю, – сказала Инну. – Мой государь велит это исправить?
Тон ее был кроток, но слова – дерзки. По толпе прокатился стон ужаса. Нериглисар словно не заметил этого, как прежде не заметил младенца на руках у Неруд.
Шемхет подумала, на одно мгновение только, что он, быть может, невнимателен – и после всю жизнь смеялась над собой за это предположение.
– Девица Шемхет, я думал велеть тебе выйти замуж…
– Государь, – сказала Шемхет сухими губами, – я жрица пресветлой Эрешкигаль. Жрицы живут ее помыслами и служением ей. Никто из нас не может выйти замуж или зачать ребенка, ведь пресветлая госпожа бездетна.
– Да, мне донесли. Был тот,