Что так тело к телу трепетно влечет!
Назови, Лаура, то очарованье,
Что насильно сердце сердцу отдает!
То она вкруг солнца учит обращаться
Стройные планеты вечной чередой,
И вокруг владыки звезды те кружатся,
Словно ребятишки вкруг своей родной.
И впивает жадно каждая планета
Золотистый дождик солнечных лучей,
Пьет огонь и силу из сосуда света,
Как из мозга члены жизненный елей.
Солнечную искру с солнечною искрой
Сочетал любовно мировой закон…
Не любовь ли движет сферы мировые?
Не на ней ли остов мира утвержден?[69]
Не напоминают ли эти строфы заключительный аккорд «Божественной комедии»? У великого итальянского поэта любовь «движет солнце и звезды», у великого немецкого поэта, пылавшего идеальной страстью к его возлюбленной, любовь также движет сферы мировые.[70] Ясно, что чувство, выраженное в этом стихотворении, только рефлективное. Подобно тому, как нищий, воображая себя в минуты голода за празднично убранным столом, действительно чувствует удовольствие от богатых яств и напитков, нарисованных его расстроенным воображением, – страдавший от житейского голода Шиллер так же переживал мысленно пламенную страсть, волновавшую когда-то родственных ему по гению поэтов, так же радовался их радостями, страдал их горем и так же отливал в звонкие стихи свои выдуманные, но не реализованные чувства…
Такою же точно фантастичностью отличается удивительная женская головка, обрисованная им в других стихотворениях, посвященных Минне. Одно время думали, что под Минной поэт разумел некую Вильгельмину Андрею; но мысль эта была оставлена. Между тем стихотворения, навеянные выдуманным образом, так и дышат правдой. В них чувствуется биение настоящей жизни, и воображение невольно рисует контуры прекрасной, но грешной женщины, когда юный, неопытный, ничего еще не видевший, но все уже предчувствовавший своим поэтическим откровением поэт шепчет в порыве искреннего негодования:
Странно мне, непостижимо,
Минна ль милая идет?
Как, она проходит мимо
И меня не узнает!
С свитой франтов выступает
И тщеславия полна,
Гордо веером играет…
Нет, да это не она,
С летней шляпки перья веют –
Подаренный мой наряд.
Эти ленты, что алеют, –
«Минна, стыдно!» – говорят.
И цветы на ней. Не я ли
Эти вырастил цветы?
Прежде чем они завяли,
Изменила, Минна, ты.[71]
Бедный поэт! Он, у которого не было почти хлеба, который дни и ночи проводил в тяжком труде, рисовал себя в положении страстно влюбленного юноши, подносящего