Он помнил, как, вздрогнув, проснулся – весь в ожидании и тревоге. И тогда… приказ прозвучал снова! Фергюсон вскочил на ноги и огляделся. И только тогда сообразил, что это было. Просто-напросто пароходный гудок. Гудок судна, покидающего порт. Уходящего из Молтби. Вот и все. Такое происходит ежедневно. Но отчего такой пустяк проник в его сон? Почему гудок прозвучал, словно призыв восстать из мертвых?
Фергюсон припомнил, как стоял однажды в своем летнем домике, с подзорной трубой под мышкой, и все глядел вслед пароходу, удалявшемуся в открытое море. Три гудка – три протяжных гудка огласили окрестности. Сигнал прощания. Прощания с Молтби. Скоро судно превратилось в пятнышко на горизонте, а потом в еле видную полоску дыма. Прощай, Молтби!
И тут на Фергюсона снизошло озарение. Он же мертв. Все они мертвы. Молтби – мертвый город… Хуже, чем призрачные Помпеи, занесенные пеплом. Единственным живым существом здесь был вот этот самый пароход, покидающий город. Его не сумели удержать. Он ушел раньше, чем все спохватились и попытались его остановить. Теперь уже поздно – на горизонте только полоска дыма. И не важно, куда он направляется. Гудок парохода был зовом, обращенным к нему: живые звали к себе мертвецов. Прощай, Молтби…
Ба! Оказывается, дождь пошел. Хлещет прямо в окно.
Фергюсон снова обратился к лежавшим перед ним документам. Звук привел его в чувство. Что это на него нашло – размечтался среди бела дня? Дождь поливал улицу за окном так, как поливает только в Молтби.
Фергюсон взял в руку перо и принялся писать. Над его головой торжественно тикали настенные часы.
«Касательно изложенного в Вашем письме от…»
Однако перед глазами у него по-прежнему стоял превратившийся в точку корабль у горизонта, а в ушах все дрожал звук прощальной сирены.
Выпив чаю, Фергюсон поднялся из-за стола и подошел к окну. Да, погода типичная для Молтби. После утреннего дождя воздух пропитан сыростью. Солнце пытается выдавить кривую улыбку, и на плоском небе кое-где наметились голубые просветы. Фергюсон направился к двери, бормоча себе под нос что-то про спички. В холле перед кабинетом он задержался и прислушался. Нет, никто за ним не шел. Он втиснулся в свой старый твидовый пиджак, схватил с вешалки шляпу, взял с подставки любимую трость и вышел на улицу.
Внизу, окутанный дымкой тумана, лежал Молтби. Из труб поднимались струйки дыма, с пляжа под городской набережной доносились крики детей. Фергюсон попытался убедить себя, что он всего лишь хочет прогуляться, подышать свежим воздухом. Но если бы дело было только в этом, он прошелся бы по эспланаде и, возможно, добрался бы до поля для игры в гольф.
Отчего же он решительно двинулся в прямо противоположную сторону?
И пошел он в ту сторону не по ошибке или забывчивости. Фергюсон прекрасно знал, куда идет – прямиком к илистому участку берега у дальнего края бухты. Там было