Анисья – его жена, 32-х лет, щеголиха.
Акулина – дочь Петра от первого брака, 16-ти лет, крепка на ухо, дурковатая.
Анютка – вторая дочь, 10-ти лет.
Никита – их работник, 25-ти лет, щёголь.
Аким – отец Никиты, 50-ти лет, мужик невзрачный, богобоязненный.
Матрёна – его жена, 50-ти лет.
Марина – девка-сирота, 22-х лет.
Действие происходит осенью в большом селе. Сцена представляет просторную избу Петра. Пётр сидит на лавке, чинит хомут, Анисья и Акулина прядут.
Пётр, Анисья и Акулина. Последние поют в два голоса.
Пётр (выглядывает из окна). Опять лошади ушли. Того и гляди, жеребёнка убьют. Микита, а Микита! Оглох! (Прислушивается. На баб.) Будет вам, не слыхать ничего.
Голос Никиты (с надворья). Чего?
Пётр. Лошадей загони.
Голос Никиты. Загоню, дай срок.
Пётр (качая головой). Уж эти работники! Был бы здоров, ни в жисть бы не стал держать. Один грех с ними… (Встаёт и опять садится.) Микит!.. Не докличешься. Подите, что ль, кто из вас. Акуль, поди загони.
Акулина. Лошадей-то?
Пётр. А то чего ж?
Акулина. Сейчас. (Уходит.)
Пётр и Анисья.
Пётр. Да и лодырь малый, нехозяйственный. Коли повернётся, коли что.
Анисья. Сам-то ты больно шустёр, с печи да на лавку. Только с людей взыскивать.
Пётр. С вас не взыскивать, так в год дома не найдёшь. Эх, народ!
Анисья. Десять делов в руки сунешь, да и ругаешься. На печи лёжа приказывать легко.
Пётр (вздыхая). Эх, кабы не хворь эта привязалась, и дня бы не стал держать.
За сценой голос Акулины: «Псе, псе, псе…» Слышно, жеребёнок ржёт, и лошади вбегают в ворота. Ворота скрипят.
Бахарить – вот это его дело. Право, не стал бы держать.
Анисья (передразнивая). Не стану держать. Ты бы сам поворочал, тогда бы говорил.
Те же и Акулина.
Акулина (входит). Насилу загнала. Всё чалый…
Пётр. Микита-то где ж?
Акулина. Микита-то? На улице стоит.
Пётр. Чего ж он стоит?
Акулина. Чего стоит-то? Стоит за углом, калякает.
Пётр. Не добьёшься от неё толков. Да с кем калякает-то?
Акулина (не расслышав). Чего?
Пётр махает на Акулину рукой; она садится за пряжу.
Те же и Анютка.
Анютка (вбегает. К матери). К Микитке отец с матерью пришли. Домой берут жить, однова дыхнуть.
Анисья. Врёшь?
Анютка. Пра! сейчас умереть! (Смеётся.) Я мимо иду, Микита и говорит: прощай, говорит, теперь, Анна Петровна. Приходи ужо ко мне на свадьбу гулять. Я, говорит, ухожу от вас. Смеётся сам.
Анисья (к мужу). Не больно тобою нуждаются. Вон он и сам сходить собрался… «Сгоню!», говорит…
Пётр. И пущай идёт; разве других не найду?
Анисья. А деньги-то зададены?..
Анютка подходит к двери, слушает, что говорят, и уходит.
Анисья, Пётр и Акулина.
Пётр (хмурится). Деньги, коли что, летом отслужит.
Анисья. Да ты рад отпустить, – тебе с хлеба долой. Да зиму-то я одна и ворочай, как мерин какой. Девка-то не больно охоча работать, а ты на печи лежать будешь. Знаю я тебя.
Пётр. Да что, ничего не слыхамши, попусту язык трепать.
Анисья. Полон двор скотины. Не продал корову-то и овец всех на зиму пустил, корму и воды не наготовишься, – а работника отпустить хочешь. Да не стану я мужицкую работу работать! Лягу, вот как ты же, на печь – пропадай всё; как хочешь, так и делай.
Пётр (к Акулине). Иди за кормом-то, что ли, – пора.
Акулина. За кормом? Ну, что ж. (Надевает кафтан и берёт верёвку.)
Анисья. Не буду я тебе работать. Буде уж, не стану. Работай сам.
Пётр. Да буде. Чего взбеленилась? Ровно овца круговая.
Анисья. Сам ты кобель бешеный! Ни работы от тебя, ни радости. Только поедом ешь. Кобель потрясучий, право.
Пётр (плюёт и одевается). Тьфу ты! Прости, Господи! Пойти узнать толком. (Выходит.)
Анисья (вдогонку). Гнилой чёрт, носастый!