Под маяком никто не живёт. Александр Ларин

И пускай ему эта затея не нравится – так жить уже нельзя! Куда это годится? Быт мой ежедневный начинает сводить с ума. Но больше прочего меня раздражает неопределённость, воцарившаяся не так давно вокруг. Отчего размеренный шум маяка и океана становятся не успокаивающими, а, скорее, нагоняющими тревогу – я знать не могу. Любопытно, что это так же резко меняется и наоборот. И поведать, кроме этой штуковины у меня на столе, некому. Да уж, понимаю Джеффа. Мне бы тоже собаку. Но у него хотя бы семья на материке есть! Впрочем, на самом деле, мне это не известно, но я так думаю. Иначе зачем ему эта работа? Конец записи.

      Только сейчас я подумал о том, что, возможно, семьи так же были и у двух прошлых. Жаль. Однако, если пораскинуть мозгами, то первый был откровенно сам виноват. Второй же, может, и не до такой же степени, но тоже. По крайней мере, так говорит он. И я с ним согласен. И пускай скажут спасибо, где бы они сейчас не были, что я по-людски с ними обошёлся, а не выкинул в океан с обрыва, как собак! Джефф не такой – работящий, честный. Не хочу, чтобы он переставал таким быть. А если бы он знал – так же бы этого не хотел. Конец записи.

      Продолжаю вести бумажные табели. И всё-таки это утомляет. Думаю, что прекращу и уж лучше буду больше записываться сюда – это проще и удобнее. Навык мой письма, конечно, от этого может и пострадать, но, с другой стороны, пригодится ли он мне ещё хоть когда-нибудь? Не знаю. Двенадцатое число. Скоро станет совсем морозно даже для того, чтобы сидеть без печки днём, чего уж говорить о ночи. Выходил погулять. Погода с утра была чудесная и я, дождавшись захода Джеффа в дом, всё-таки решился обойти весь остров. Чувство страха смешалось с тревогой, но, всё же, такой всплеск адреналина время от времени мне полезен. На пути обратно я уже бежал, беспокоясь за то, что смотритель проснётся раньше положенного. Было боязно и любопытно. Я наконец-то вдохнул морозного океанского воздуха полной грудью, смотря на мрачный, пасмурный, но невероятно живописный и величественный образ, открывающийся с обрыва на другом конце острова. Маяк оттуда кажется странной разрисованной горой со стекляшкой на верхушке. Люблю маяк. Конец записи.

      Глава 4

      Невероятной иногда кажется тяга живого человека к собственной важности – будь она достигнута значимым достижением, прикосновением к великому или принадлежностью к популярному сообществу. Стремление это порой не обусловлено даже личной выгодой, а только лишь иллюзорным значком отличия от прочей, «серой массы», не добившейся ничего. Страшным становится тот миг, когда человек, совершенно обезумевший своей идеей и более её не контролирующий, перестаёт обращать внимание и на всё его окружающее – будь то живой человек или даже группы оных. Индивидуализм, присущий всем людям от рождения в социуме и раскрученный до максимума – страшное оружие, управлять которым означает быть на самой вершине обезумевшего мира.