– С шестнадцати! С пятнадцати! Как в походы начнут ходить, дак по тому!
Все же, поспорив вдосталь, остановили на восемнадцати годах: на кругу – не в походе, надо головой думать, а тут уж малолеткам места нет. И о том тут же решили, что есаулом ставить с тридцати лет, походным атаманом – с сорока, а войсковым атаманом – не ниже пятидесяти лет.
– Тебе, Анфал, еще и нет пятидесяти! – тут же подзудил Иван Паленый, веселый мужик со страшным лицом, сплошь в каких-то рубцах, бородавках и шрамах. Как-то в походе марийцы оступили его, засевшего в избе, и порешили сжечь. Иван отбивался полдня, все дожидал своих, а и тут выдержал норов: когда уже пылали стены и рушились переводы кровли, лежал на полу, прикрывши спину дымящимся мокрым, нарочито обоссанным армяком, а после зверем кинулся по горящим бревнам наверх, в прогал, и в вое, треске, водопадах рассыпающегося огня (весело пылала сухая дрань кровли) покатил по траве, объятый огнем, сжимая саблю зубами, и вырвался-таки, унырнул в овраг, бухнулся в воду, по счастью нашедшуюся тут, загасив тлеющую во многих местах сряду свою. А потом бежал, полз, превозмогая боль от ожогов, и, когда добрался до своих знакомых ватажников, аж шатнуло: не признали враз. А кожаные сапоги потом срезали у него с ног вместе со шмотьями кожи.
Выжил! Барсучьим салом мазали мужика, и глаза сохранил, только ресницы и брови сгорели, и борода с того клоками стала расти на изуродованном лице. Но держался Паленый кречетом, шутковал даже, когда прошали, как он с женкой своей, не страшит ли его?
– А я ее раком ставлю! – отвечал. – Да велю: вспоминай, какой по первости был!
– В енту самую пору?
– В енту самую!
– Ну и – как?
– Срабатыват!
Теперь Паленый прошал, уставя на Анфала бурые ямины глаз, в которых отчаянно сверкали сохраненные белки, и Анфал, полуотведя взор, отвечал без обиды:
– Я в верховные атаманы и не рвусь. Достаточно, когда походным меня изберут.
Но тут круг загомонил разом:
– Без тебя, Анфал, дело не пойдет! – закричали сразу во много голосов.
Анфал поднял длань, утишая:
– Мы здесь постановляем закон! На все предбудущие времена! Чтобы уж какой сопленосый не стал хвататься за вышнюю власть! А я готов послужить товариществу, ето уж как порешите, молодцы, и как порешат атаманы, старейшина наша!
И об этом долго спорили. И уж когда вырешили с руковожением, вступило главное:
– Кажному со своей добычи, с заработка ли треть вносить в войсковую казну! – изрек Анфал. Тут по-первости едва до драки не дошло, с ума посходили все. Онфим Лыко кричал на всю избу:
– Ето какая же треть? У одного треть – в сорок гривен, у другого – пара белок драных, и все в одно валить? Пущай кажный, скажем, ну… По скольку ни даст, положим… – Он замедлил, высчитывая, и тут загомонили все.
– Ето как