Когда старик говорил, кожа на его щеках покрывалась трещинами. Их паутина подбиралась к тонким губам и исчезала, не проявляясь до следующего слога:
– Что ты видишь? – Сион повторил вопрос.
– Я не знаю! Вы… Вы не гин, не кирианец…
– Тогда кто же я?!
– Вы… – от ужаса молодой григор чуть было не проглотил язык. – Вы Марнъ-ядос! Из древних легенд! Вы первый…
– И последний! Скажи мне, Ларион Кент из Мортримма… Ты боишься смерти?
– Да, боюсь!
– А ты хочешь избавиться от своего страха?
– Да! – он закричал так громко, что горло предало его.
– Тогда я, как твой властитель, дарую тебе избавление! Моя кровь отныне твоя!
В последний раз Ларион Кент из славного Мортримма подумал о своей верной булаве. Опустив взгляд вниз, он увидел растущее пятно багрянца – хлёсткие щупальца затягивали его в объятия древней формации. Её кровь пузырьками витала в воздухе и поднималась к талии воина. Крепко окольцевав её, она забралась выше; впиталась в его грудь и капля за каплей проложила себе путь под кожей, дошла до горла, где, стянув петлю повиновения, исчезла, оставив трёхконечную корону Марнъ-ядос. Его клеймо, выжженное огнём на шее.
– Всё закончилось, Мьётта, – сказал Ларион, но уже не своим голосом.
Знахарка обернулась и осторожно подошла к постели возлюбленного. Она взяла его за руку и вместе с ним посмотрела в глаза григора, отныне и впредь лишённые даже намёка на страх. Травматичное прошлое покинуло их, горькое настоящее стало не более чем помехой, а непредсказуемое будущее обрело очертания зверя, кровожадного до людских судеб.
Ларион и Сион говорили в унисон – в два рта одно и то же:
– Ты всё никак не привыкнешь к этому? Я по-прежнему на своём месте, как и всегда.
– Я знаю, – ответила Мьётта и обречённо опустила голову. – Но в то же время он – это тоже вы. В какой-то мере…
– Вот именно. В какой-то. Если хочешь, можешь развлечься с его телом. Сегодня у меня не осталось сил, моя милая. Я настоящий должен поспать.
– Тогда велите этому телу уйти, пожалуйста. Я просто полежу тут с вами. Я не хочу никого, кроме вас.
Он улыбнулся ей и израсходовал оставшуюся крупицу энергии, чтобы самому поднести её руку к своим иссохшим губам и поцеловать ладонь. Он понимал, что добрая знахарка могла выбрать любого мужчину, но по доброй воле избрала его. Аккуратно положив голову Сиона на подушку и пожелав ему спокойной ночи, она легла рядом и пообещала, что не сомкнёт глаз до самого утра, лишь бы его сон был сладок. Лишь бы Цинтропос Сион Марнъ-ядос продержался достаточно долго, под завывания ветров и стрекотания веток деревьев, что жаждали дотянуться