После этого ему на память пришел эпизод, имевший место во времена тех беспокойных недель, последовавших за падением Второй империи, когда ему самому довелось сыграть незначительную роль. На пересказ истории – которую Анри слышал уже несколько раз – ушло еще несколько минут. Затем Танги деловито потер руки.
– Итак, месье Тулуз, чего изволите?
– Мне нужны шесть тюбиков сырой умбры и четыре тюбика коричневой краски.
– Шесть больших с умброй и четыре больших с коричневой, – важно распорядился Танги, словно обращаясь к целому легиону невидимых подмастерьев, смешивающих краски.
Откуда-то из недр дальней комнаты донесся усталый женский голос:
– За наличные или в кредит?
Танги не смог скрыть раздражения:
– Дорогая, естественно, за наличные. Это заказ месье Тулуза.
– Ну, слава богу!
В тот же день Анри заказал большой холст высотой более восьми футов и почти такой же ширины. И вот через три дня он приступил к работе над картиной для Салона – «Икар, расправляющий крылья».
С тех пор образ летучего грека не оставлял его ни на минуту. Его карьера, вся его жизнь теперь зависела от него. После обеда с друзьями в ресторане Агостины он спешил вниз по улице Коленкур, задыхаясь, поднимался на четыре пролета в свою студию и всецело отдавался безумию сырой умбры и тщательного вылизывания.
Когда мадам Лубэ в первый раз подсматривала за ним из-за двери, а он с палитрой в руке ползал вверх-вниз на своих неверных ногах по складной лесенке, она едва не лишилась чувств, решив, что постоялец сошел с ума.
– А что, картина обязательно должна быть такой громадной?
Медленно, но верно мадам Лубэ входила в его жизнь. Едва он успевал взяться за работу, как она стучалась в дверь и с невинной улыбкой интересовалась, хорошо ли протоплена печка. Проникнув в студию, она шуровала кочергой в раскаленной печной утробе, разгребала угли, затем захлопывала железную дверку, недовольно ворча себе под нос о парижском угле, от которого нет никакого проку. Покончив с этим, консьержка не спешила уходить. Под тем или иным предлогом она задерживалась в комнате, пока Анри, сдавшись, не предлагал ей присесть.
Она с готовностью принимала приглашение.
– Но только на одну минуточку, – объявляла