В перерывах между танцами друзья Анри возвращались за стол. Утирая пот с разгоряченных лиц, они раскуривали трубки, залпом осушали стаканы с глинтвейном, болтали, флиртовали, целовали партнерш, которые, кокетливо хихикая и слабо протестуя, делали вид, что хотят освободиться из объятий. Колени прижимались к коленям, руки шарили под столом. То и дело слышался приглушенный шепот: «Нет, не надо, дорогой. Не здесь…» При первых же тактах музыки они выпархивали из-за стола и мгновенно растворялись в толпе танцующих.
Оставшись в одиночестве, Анри развлекал себя наблюдением за танцующими парами. В мерцающей полутьме, при свете тусклых газовых светильников, старый танцзал был словно объят янтарной дымкой, из которой то и дело выпархивали кружащиеся пары и через миг снова бесследно исчезали. Мужчины – по большей части это были мелкие воришки и начинающие сутенеры – танцевали с деланым безразличием, как тогда было модно, небрежно зажав сигарету в уголке тонких губ, щеголяя сюртуками, закрученными усиками и залихватски сдвинув кепи, из-под которых выбивались напомаженные локоны. А вот девчонки, напротив, всем телом льнули к партнерам, крепко обнимали их, жмурясь от удовольствия, забыв обо всем на свете, наслаждаясь каждым мгновением.
Там же, в «Эли», Анри познакомился с длиннющим худощавым господином средних лет. Если считать от верха цилиндра до носков сверкающих черных штиблетов, то в нем было, пожалуй, никак не меньше восьми футов. Звали его Жан Реноден, но на Монмартре он был известен как Валентин Бескостный. Этот зажиточный скромный холостяк, привыкший к одиночеству, с виду напоминал восставшего из могилы мертвеца. Но у него была безумная страсть – танцы. Каждый день, незадолго до полуночи, он уходил из дома и несся по темным пустынным улицам в «Эли», где танцевал канкан – обычно с Ла Гулю, после чего стремительно исчезал.
Анри не замечал времени. Он радовался уже тому, что может просто находиться в этом людном, шумном месте, наблюдать за танцующими, делать зарисовки,