Миниатюрную грациозную, воздушную фигурку Стрибога, славянского правнука Дажбога-Гелиоса я не выбросил. Укрепил его крохотный солнечный образ суровой ниткой и одел на шею. Как амулет.
Понял, что дело во времени. Русские по времени были с пером писателя, а судовые кавказцы не расстались с дубиной пещерного дикаря. Поэтому я вновь стал древним славянином, и взял в руки меч-кладенец.
Обоюдоострое оружие заставило молиться богу Святовиту.
Святовит – главный бог славян. Святовит бог войны и победы! Святовит, как я, утверждал, что четыре лица у сущего! У Святовита четыре лица!
Оберег славянского Стрибога я носил сверху православного крестика.
Оберег разрешал убивать.
Во время войны с дикими племенами убивать разрешается.
Коварный доктор Даргавс, сетуя о скудости питания, подогревал недовольство экипажа. Устраивал скандалы, и заглядывал мне в глаза. Вероятно, пытался усугубить диагноз психического состояния старпома. Чувствуя себя не совсем уверенно, я всё-таки старался подводить итоги более-менее беспристрастно. Погрузку «Каялы» обещали начать завтра, а ещё ничего не знаю о планах контрабандистов. Нехорошо. Скорее худо.
2. Редедя с теплохода «Касожская даль»
Печальную прогулку по причалам порта Белен прервал высокий красивый моряк, с золотыми зубами, с широкой искренней улыбкой честного человека. В начале разговора моряк попросил у меня закурить. Увидя надпись на пачке сигарет «Camel», пошутил: «самец»?
Почему этот «самэц» был моряк? «Самэц» был в парадной форме русского моряка торгового флота, форме, которую редко можно видеть в повседневной носке. Молодой моряк поразил меня мужественной красотой. Это был черноглазый человек, с усами чёрного цвета, с кожей, опалённой тропическим солнцем; его лёгкая, пружинящая походка говорила о том, что он также быстр, как и силён. В руке у златозубого болтался увесистый чемодан-дипломат. Металлическая обшивка чемоданчика вынуждала называть его кейсом.
– Ты с «Каялы»? – ослепительно улыбаясь, выпуская дым в мою сторону, с музыкальным, красивым кавказским акцентом спросил моряк.
– С неё, родимой, – отвечал я с такой же улыбкой, разгоняя дым левой рукой, и разглядывая пришельца. – Quo vadis? Камо грядеши? – спросил я кавказского морехода.
– Это по-каковски? – притупил он улыбку.
– По-японски, – отвечал я, тоже загашая улыбку, – зачем пожаловали?
– Ишь ты! Японский знаешь, – завистливо и уважительно отвечал моряк, – я к вам от капитана теплохода «Касожская даль». Нужна консультация по проходу канала Дрогден пролива Эресунн.
– Зунд, – мысленно поправил я «касога», отмечая про себя, что кавказский моряк чётко выговаривает сухопутное слово «Эресунн». Вслух спросил,
– В Питер идёте? Милости прошу на борт.
– Нет, – отвечал моряк, шагая за мной, – идём в Эстонию, в Таллин, в Ревель, как его раньше называли, до оккупации