Во дворе не было плохой компании. Одноклассники встречались на дому – шахматы, на улице – разговоры, на спортивной площадке – волейбол, в соседней женской школе – художественная самодеятельность («Как закалялась сталь») и танцы, во Дворце пионеров (Аничков дворец) – игры и кружки.
Насколько сильным было влияние товарищей? Если просто перечислить, кем они стали, то напрашивается – да, сильно.
Близкие товарищи:
академик (действительный член РАН), директор биологического института им. Сеченова, ученый с мировым именем,
режиссер театра, артист,
научный сотрудник военной академии,
кандидат географических наук, ученый секретарь института озероведения РАН,
Далее:
доктор биологических наук (сын известной писательницы Пановой, ее соавтор по биографии Магомета),
кандидат экономических наук, руководитель отдела науки горкома партии,
кандидат педагогических наук, начальник отдела в НИИ,
кандидат геологических наук.
Почти все остальные получили высшее образование.
Наш герой здесь по табели о рангах – ниже середины: кандидат технических наук.
Такое обилие передовиков – случайность, не повторившаяся в других классах.
Так что можно сказать насчет влияния? Можно признать, что был некий интеллектуальный настрой, не выражаемый напрямую в беседах и спорах, разговоры были будничными, на сиюминутные темы. С близкими товарищами иногда обсуждались острые вопросы – с «академиком» о культе личности Сталина (при жизни вождя), о евреях. С географом – о книгах, кино, артистах. С педагогом – о репрессиях.
Школа закончена. Надо идти в вуз. Мама неоднократно говорила:
– Ты куда собираешься идти после школы? Я ведь не смогу держать тебя пять лет. Иди в военно-морское училище. Военные живут хорошо, лучше всех. Вон посмотри на друга тети Нины, на других офицеров: всё у них есть, полностью обеспечены.
Он призадумался. Учиться и подрабатывать? Не был готов – по незнанию жизни и малодушию. Подумал: если уж вуз – средство получить профессию, ремесло, то таким вузом может стать и военный.
В военной академии висел список тех, кому документы возвращены еще до экзаменов, – длинный список еврейских фамилий. Его это потрясло. То же самое и в гражданских вузах. Семь евреев его класса поступали с трудом, поменяли несколько вузов в поисках того, куда их принимали. Официально в стране действовал полный интернационализм. Никого нельзя открыто оскорбить по национальному признаку. Еврейские анекдоты ходили только между русскими. Возникал естественный вопрос: если нарушена одна нравственная норма, то как можно быть уверенным в соблюдении прочих?
Директор школы, которому он рассказал о еврейском списке, удовлетворенно кивнул: «Вот видишь – русская