Пред очами света, явно,
Римских пап в тройном венце –
Пировал разврат державный
В грязном Борджиа лице.
Долго в пасть любостяжаний
Рим хватал земные дани
И тучнел от дольних благ,
За даянья отпирая
Для дающих двери рая.
Всё молчало, – встал монах,
Слабый ратник августинской,
Против силы исполинской,
И сильней была, чем меч,
0 Ополчившегося речь, –
И, ревнуя к божьей славе,
Рек он: «Божью благодать
Пастырь душ людских не вправе
Грешным людям продавать».
Полный гнева, полный страха,
Рим заслышал речь монаха,
И проклятьем громовым
Грозно грянул он над ним;
Но неправды обличитель
1 Вновь восстал, чтобы сказать:
«Нам божественный учитель
Не дал права проклинать».
Город вечный! – Чем же ныне,
Новой властию какой –
Ты мечом иль всесвятыней
Покоряешь мир людской?
Нет! пленять наш ум и чувства
Призван к мирной ты судьбе,
Воссияла мощь искусства,
Власть изящного в тебе.
В Капитолий свой всечтимый
На руках ты Тасса мчал
И бессмертья диадимой
Полумертвого венчал.
Твой гигант Микель-Анжело
Купол неба вдвинул смело
В купол храма – в твой венец.
Брал он творческий резец –
И, приемля все изгибы
И величия печать, –
Беломраморные глыбы
Начинали вдруг дышать;
Кисть хватал – и в дивном блеске
Глас: «Да будет!» – эта кисть
Превращала через фрески
В изумительное: «Бысть».
Здесь твой вечный труд хранится,
Перуджино ученик,
Что писал не кистью, мнится,
Но молитвой божий лик;
Мнится, ангел, вея лаской,
С растворенной, небом краской
С высоты к нему спорхнул –
И художник зачерпнул
Смесь из радуг и тумана
И на стены Ватикана,
Посвященный в чудеса,
Взял и бросил небеса.
Рим! ты много крови пролил
И проклятий расточил,
Но творец тебе дозволил,
Чтоб, бессмертный, ты почил
На изящном, на прекрасном,
В сфере творческих чудес.
Отдыхай под этим ясным,
Чудным куполом небес!
И показывай вселенной,
Как непрочны все мечи,
Как опасен дух надменный, –
И учи ее, учи!
Покажи ей с умиленьем
Santo padre своего,
Как святым благословеньем
Поднята рука его!
Прах развалин Колизея
Чужеземцу укажи:
«Вот он – прах теперь! – скажи. –
Слава богу!» – Мирно тлея,
Бойня дикая молчит.
Как прекрасен этот вид,
Потому, что он печален
И безжизнен, –