– А что вы любите? – нарисовал я улыбку на её спящем лице и облако со следующей репликой.
– Мужчин. А спор – это форма совращения.
«Ложись, поспи ещё немного», – говорила она всем своим расслабленным видом. Шила спала крепко, её не трогали мои вопросы, на которые пришлось отвечать за неё. В общем, это по-мужски – отвечать за женщин. В окне уже начинало светать. Я послушался жену, прилёг рядом на спину и закрасил потолок в чёрный.
Утром, в суете собираясь на работу, я долго не находила себе места, потому что оно всё ещё оставалось в постели. Пасмурное хмурое лицо глядело на меня из окна, будто я провинилась этой ночью и должна извиниться, чтобы настроение у его величества климата поднялось. «Ну и что, что мне приснился другой? Разве я в этом виновата? Он забрался в мой сон, в мою постель, в меня. Не могу сказать, что мне было это неприятно, скорее наоборот. В жизни я бы на такое никогда не решилась. Хотя, кто его знает… Сны хороши тем, что выходят за рамки нашего быта, нашего бытия. Они позволяют нам шалить, преступать, даже убивать. Они, как компьютерная игра, из которой ты в любом случае выйдешь сухим из воды, выживешь, вырастешь. Так что нечего хмуриться», – решила Шила помыть посуду вручную. Потом сварила себе кофе, сделала несколько глотков, поставила чашку в раковину, оделась и зашла в спальню. Перед выходом разбудила мужа. Его лицо было схоже с тем, что хмурилось за окном. Он постарался улыбнуться и потянул ко мне свои сонные с запахом тины губы. «Не оскорбляйте женщину любя, не оскорбляйте женщину вообще». Я поцеловала его в щёку.
Каждую весну она влюблялась в кого-нибудь. Чаще всего это был её муж. Этой весной пока ещё не получалось. Что-то её тормозило.
– Закроешь сама? – снова откинулся он на кровать.
Стоило ему повернуться в профиль, и я увидела совсем другого человека.
Я провожал её взглядом. Я не понимал себя, я не понимал её, я не понимал: почему эти прекрасные ноги должны куда-то от меня уходить.
– Хорошо, – «во сне все мы другие». Я скинула с себя жильё и оказалась на улице.
Жена ушла на приём к врачу, я лежал в кровати, переваривая странный сон. Потолок побледнел, увидев меня. Значит, уже было больше восьми. Дома стерильная тишина. Я вошёл в эту тишину, как в душ. Скоро её тёплая вода мне надоела. На кухне, когда я макал сухари в кофе, я слушал радио. Там передавали новости. Оказывается, ночью был сбит самолёт с пассажирами. Все они погибли.
Мир настигло политическое безумие, словно к власти пришли ревнивые женщины. Которые сами не могли объяснить, к чему они ревновали, то ли к многокомнатной сталинской квартире с высокими потолками возможностей и широкой террасой русской души, от которой им непременно хотелось что-нибудь оттяпать, то ли к партнёрам, с которыми сами не торопились заняться любовью, так, встречались время от времени, не раскрывая собственных чувств, держа их на поводке угрозы: что те в любой момент могут лишиться прогулок и корма.
Весна на улице, а настроение, как зимнее пальто, которое