Тимофей Иванович стоял и обалдело хлопал глазами.
«Не надо мне его чая. Свой не хуже. Хорош гусь…», – подумал он, сплюнул на пол и пошел заниматься своими делами. Завтра надо ехать, дочку встречать.
Однако ближе к полудню, как грибок из под дождя под своим черным зонтиком, новый сосед опять нарисовался на пороге.
– Чаек принес, как обещал, – слащаво улыбнулся пухлыми губками, – Печку еще не истопили?
– Нет. Закрутился совсем. Потом истоплю. Вечером, – соврал хозяин.
– Ну, ладно, ладно. Не буду отвлекать. Чаек возьмете? Попробуете, еще попросите. У меня много. Для вас отложу.
– Спасибо, – сухо поблагодарил Тимофей Иванович и счел за благо принять дар. А то ведь не отвяжется.
– Так не забудьте про водогрей, – напомнил Александр Яковлевич, снова растворяясь в дожде.
Старик бросил преподнесенный пакетик на полку, налил себе своей настоящей крепкой заварки, выпил и решил ехать сегодня. Быстро собрался, закинул за плечи рюкзак, закрыл дом и пошел к станции.
Не успел он дойти до поворота на шоссе, как его догнал черный «Лэнд Крузер».
– В город собрались? – приветливо выглянул из окна сосед, – Могу подвезти.
– Нет. Спасибо. Не надо, – махнул рукой Тимофей Иванович, продолжая идти.
– Да вы не стесняйтесь. У меня машина широкая. Места много. Всем хватит. Доедем быстро. Мне все равно туда же, – настаивал Александр Яковлевич.
– Не надо. У меня еще дела в деревне. Езжайте. В другой раз, – снова соврал старик и свернул в сторону совхоза.
«Вот лист банный, – выругался про себя, когда машина с навязчивым соседом скрылась за поворотом. Постоял минут десять на дороге, развернулся и пошел к станции быстрым шагом. Только-только успел к электричке.
Вторая сотка
Дежурный по роте старший сержант Сергей Головин с наслаждением вдохнул запах свежевымытой казармы. Он любил этот незамысловатый аромат настоящей жизни. Ему нравился стройный ряд заправленных коек, матовый блеск надраенных пряжек, глухой скрип армейских ботинок, грубая плотность пятнистого камуфляжа, покатая упругость накачанных мускулов, пленительная тяжесть снаряженного магазина и холодная сталь отточенного ножа. Он уважал своего немногословного командира, впитавшего в себя гарь Афгана и Чечни, и презирал всякого призывника, насильно втиснутого в его узкий мир бездарными офицерами далекого военкомата. Особенно он не терпел пустозвонов и хохмачей, своими приколками плюющих в душу армейскому братству. Таких с первых же дней он ставил на рога, оттягивал через санчасть, доводил до ручки. К таким он относился без жалости. Они вторгались врагами в его маленькую