– Местное индейское племя, – объяснил Мойше.
– То-то я заметил в форме твоих глаз и носа чегой-то этакое.
Лицо Мойше, озарённое лишь алым отсветом трубки, приняло ностальгическое выражение, от которого Джеку инстинктивно стало не по себе. Расстегнув верхнюю пуговицу на драной рубахе, Мойше вытащил что-то, болтавшееся у него на шее на кожаном шнурке – какое-то туземное изделие.
– В потёмках трудно разглядеть эту цацку, – сказал он, – но третья бусина справа в четвёртом ряду – грязновато-белая – одна из тех, за которые голландец Петер Минуит купил у манхатто их остров, когда мама была ещё совсем крошкой в вигваме своего отца.
– Господи, да ты должен её беречь! – воскликнул Джек.
– Я её и берегу, – отвечал Мойше с лёгкой ноткой раздражения, – как легко может видеть любой дурак.
– Ты хоть представляешь, сколько она стоит?
– Практически ничего – но для меня она бесценна, как память о матушке. Так или иначе, возвращаясь к рассказу – мои родители натянули чулки Вилладиего и рванули в Кюрасао, где я и родился. Матушка умерла от оспы, батюшка – от жёлтой лихорадки. Я, не зная, куда податься, прибился к тамошней общине криптоиудеев. Мы решили перебираться в Амстердам, как нашим предкам следовало поступить с самого начала. Сообща мы оплатили проезд на невольничьем корабле, везущем в Европу сахар. Его захватил рабатский корсар, и все мы оказались на галере, где гребли под «Хаву Нагилу», которая, по причине своей привязчивости, оказалась единственной известной нам еврейской песней.
– Отлично, – сказал Джек. – Теперь я поверил, что Невидимая рука держит нас за яйца, как борец-нубиец держал Евгения. Далее, как я понимаю, все мы должны, уподобившись русскому, превозмочь боль и явить пример твёрдости духа и тому подобной херни. Впрочем, я готов слушать – всё лучше, чем лежать в баньёле под хоровой кашель тысячи чахоточных галерников.
– План, несомненно, покажется тебе несбыточным, пока Иеронимо не ознакомит нас с некоторыми поразительными фактами, – произнёс Мойше, поворачиваясь к дёрганому испанцу, который тут же встал и отвесил ему учтивый поклон.
Рассказ Эль Десампарадо
Тщеславие, состоящее в выдумывании или предположении заведомо отсутствующих у нас способностей, присуще большей частью молодым людям и питается историями и вымыслами светских щёголей; оно часто исправляется с возрастом и под влиянием деловой жизни.
– Меня зовут превосходительнейший дон Иеронимо Алехандро Пеньяско де Альконес Квинто, маркиз де Асуага и де Орначос, граф де Льерена, Баркаротта и де Херес-де-лос-Кабальеорос, виконт де Льера, Энтрин Альто-и-Бахо и де Кабеса-дель-Буэй, барон де Барракс, Баса, Нерва, Хадраке, Брасатортас, Гаргантиэль и де Валь-де-лас-Муэртас, сеньор де Аталая, бенефициарий рыцарского ордена Калатравы де ла