– Пусть продолжает, – мягко унял родителей бывший инквизитор и осторожно заметил: – Да, Христос живёт у нас. И он человек.
– Фома говорил, это глупости, что он когда-то был Богом. Отговорки, что наши машины времени не способны ухватить Его божественную вневременную сущность, потому извлекли лишь Его человеческую оболочку…
– Угу, – поддакнул Бальтазар, прекрасно осведомлённый о правильном церковном толковании и о мнении самого Христа.
Валера продолжил:
– Говорил: «И тогда человек, и сейчас. Не выдумали человечка, и то хорошо, хе-хе. А тот молодец: наврал от души – и дурачьё поверило в его сказки». Мол, уважаю! И вообще, вашего лунного рая, вернее чистилища, нет, как и нашего мира. «Одна сплошная иллюзия, и у каждого свой самообман!» Какая чушь! Ересь! Каюсь, хотел его хорошенько вздуть, а потом понял, что ему того и надо для своих аргументов.
– Ты описал типичный солипсизм, мнение-вирус, изолирующее человека от общества, – разъяснил Бальтазар. – Так оно создаёт себе стерильные условия для роста и укрепления. Взамен подсовывает приманку, «некое тайное от всех знание». К счастью, мешает своему же распространению, отгораживая человека даже от собственного здравого смысла. А драться не надо, – тихо пожурил он, глядя на неспокойного Валеру, явно чего-то недосказавшего. – Разве христиане не решают ссоры полюбовно?
Тот чего-то буркнул, покраснел и кивнул.
– Эх, братик, братик, наворотил ты дел… – Валера уронил тетрадку на пол и стал размазывать по щекам тёкшие слёзы, потом не сдержался и зарыдал в голос.
Паскуэла тоже разрыдалась, подошла и обняла сына. Ахилл довёл их до дивана, присел рядом, не выдержал и сам горько заплакал.
Бальтазар поглядел на них и вздохнул. Нет, он решительно против воскрешения Фомы. Семья небогатая. Конечно, накопят, займут и вытянут его. Но вот оценит ли он их усилия, отплатит ли родителям, брату тем же? Ладно бы у Фомы были смягчающие обстоятельства: мучительная душевная или телесная болезнь… «Всё это у нас поправимо, и то… по-всякому бывает, – размышлял Бальтазар. – Кувенкласе влезут в неподъёмные долги, и на воскрешении будущего отказника Фомы их лунная одиссея закончится или отложится на неопределённо долгий срок. Ниточка тонкая – постоянно рвётся. Нет! Потом, когда-нибудь, в лучшие для них времена пусть попытают счастья. Эх, Фома, не все ошибки можно исправить».
Бальтазар решил перед уходом обязательно утешить их добрым словом. Скажет им, что они совсем не похожи на семьи, с которыми он до этого имел дело, а это очень хороший признак. И это ни в коем случае не сомнительная ложь для успокоения совести. Действительно, люди они славные, а по его опыту это кое-что да значит для верной оценки страховки. К тому же нечего их сейчас лишний раз беспокоить. Через год-другой Институт вышлет им экспертное заключение, и семья примет взвешенное решение насчёт Фомы. Может, тот заживёт обычной жизнью, а может, и не заживёт – что вероятнее всего.
Отсев к стене, Бальтазар взялся за переснятую