Александра заплетала волосы в толстую косу, лежавшую на спине, а иногда закалывала ее кверху, и тогда коса напоминала вышедший наружу на затылке позвоночник. Александра никогда не была блондинкой в истинном, викинговском стиле, ее волосы имели грязновато-пепельный оттенок, теперь еще больше замусоренный сединой. Особенно интенсивно седина пробивалась спереди, надо лбом; на затылке же волосы все еще оставались густыми и вьющимися, как у тех девушек, что лежали теперь на песке, наслаждаясь теплом. Гладкие молодые ноги, мимо которых она проходила, карамельно-загорелые, покрытые легким белым пушком, выстроились в ровную шеренгу, словно демонстрируя свою солидарность. Нижняя часть бикини на одной девушке блестела в тусклом свете, туго натянутая и гладкая, как барабан.
Коул зарычал и рванулся вперед, учуяв в океанском воздухе, пахнущем водяными, дух какого-то ошметка разлагающегося животного. Чем дальше, тем меньше становилось народу на берегу. Слившаяся в объятиях юная пара лежала в выемке, которую вырыла себе в песке; юноша мурлыкал что-то в ямочку на шее подруги, как в микрофон. Трое сверхмускулистых молодых людей с длинными развевающимися волосами, крякая, прыгали, перебрасываясь тарелочкой фрисби, и только когда Александра позволила сильному черному лабрадору протащить себя прямо через широкий треугольник, образованный игроками, те прекратили свое оскорбительное дрыганье и визжание. Ей показалось, что она расслышала слово – не то «карга», не то «баба», – брошенное ей в спину, но это мог быть просто обман слуха, всплеск волны, ложно принятый за речь. Александра почти дошла до того места, где изъеденная влагой цементная стена, увенчанная спиралью из ржавой колючей проволоки, знаменовала конец общественного пляжа; тем не менее и здесь еще встречались клубки юнцов и охотники за юнцами, и Александра не решалась отпустить бедного Коула, хотя он беспрестанно дергался, натягивая поводок. От его нетерпеливого желания побегать веревка горела у нее в руке. Море казалось неестественно спокойным – словно впавшим в транс, лишь вдали, там, где одинокий маленький катерок жужжал, скользя по ровной поверхности неглубоко сидящим бортом, виднелись белые паруса. По другую сторону от Александры, совсем рядом, по дюнам ползли вниз песчаные бобовые вьюнки и пушистые гудзонии. Здесь пляж сужался и становился укромным, как можно было понять по кучкам консервных банок, бутылок, обгоревших щепок, прибитых