– Временах Новой Античности?
– Ее самой. Я еще отлично помню ту эпоху. Тогда Британские острова лежали где-то на широте Париша… Это потом уже англичане перетащили их к Ишпании. Холодно им, видите ли, было. Дождливо и тоскливо. Шотландцы-то, само собой, заупрямились и перетаскиваться куда бы то ни было наотрез отказались. Кинулись ров рыть. Разъединительный. Республиканцы Шкверной Ирландии поначалу тоже отказались, но после того как Южная Ирландия план поддержала, согласились и те и другие… А Мошква наша тогда и вовсе была столицей непомерно громадной страны. И называлась, вроде, иначе. Мофква что ли? Или Моцква? Не помню. А ведь я, между прочим, коренной мошквич в четвертом локте. Или наколеннике? Не помню. Ни к черту память!
– Вы же только что жаловались, что она у вас слишком хорошая.
– А память такая штука – ею никогда не можешь быть доволен.
Пафл Пафлыч вылакал из блюдца остатки чаю – вылакал явно без удовольствия – и застыл в задумчивости. Конрад также молчал. У него были свои мысли, которые тоже требовали тишины и вдумчивости.
– Я так устал, мой мальчик… – неожиданно произнес Пафл Пафлыч надломленным голосом.
Конрад вздрогнул и бросил тревожный взгляд на своего учителя: не примерещились ли ему эти слова? Нет, не примерещились: на лице Пафла Пафлыча, в его взгляде, движениях действительно читалась многовековая усталость, которую никакие дозы эликсира вытравить были не в состоянии. Соответственно, играть персонажей, налитых юностью и энергией, он и его ровесники не могли. Но играли.
– В это трудно поверить, но, прожив столько лет, я не могу сказать, что мудр, – великий актер тяжко вздохнул. – Я мудр лишь настолько, насколько мне позволяет быть мудрым общество. А общество навязывает нам свою мудрость. По-настоящему мудр лишь тот, чья мудрость не зависит от общественной.
Многократный повтор слов «мудрый» и «мудрость» подействовал на Конрада словно заклинание: он оцепенел под грузом своей собственной молодости, неопытности и незначительности, молча внимая полумифическому существу, столь же древнему, как, вероятно, сам Космос, но снизошедшему до разговора с ним.
– А может, мы стали умнее? Нет. Я точно не стал, – меланхолично продолжил Пафл Пафлыч. – Я могу сыграть тебе хоть пятилетнюю девочку, хоть хорька. Но однообразие занятий, погоня за одним и тем же зайцем в итоге отупляют. На что мне эта слава? Ведь никуда не выйдешь! Двенадцать тысяч лет карьеры… С каждым жителем Мошквы, почитай, знаком. Это ужасно. Каждый норовит подойти и потрепаться, а ты потом мучайся: