и краски, пускай и строительные, не только в оперении космического птаха присутствовали), птичка вылетела из клетки, образно выражаясь. В один из дней сижу я, скрестив руки и ноги, на палубе, передо мной самодельный мольберт (сколотил из реек), на нем холст с пейзажиком, где изображено припорошенное снегом по берегам полузамерзшее озеро в круге доброжелательных, но грозных и резких гор. Обозреваю дело рук своих. Тут из моей (ну да, клавесинус же там) каюты раздается задорная закрученная мелодия. Мелодия быстрая и, как чувствую, не предназначенная для либретто. Но вдруг вступает тоненький, но твердый, отчетливый голосок птаха и поет в очень-очень быстром темпе слова, четко попадая в ритм. Слова-то, между прочим, необычные, хорошие. Я вот хорошо, что и так на палубе сидел, но и то – чуть не прилег. Очень удивился. Ладно поет. Но я потом спросил – свои стихи поет, животное. Качественно. Но вот ладно бы упражнения музыкальные друга моего Александра в течение года каждый день по 2 часа. Это вроде как медитация такая. В конце концов, я ж всегда в трюм могу уйти, да? Там не слышно, если за 4 мешками с зерном забаррикадироваться. А вот голос этого нашего космического не-попугая – он же не от мира сего, он все равно проникает, стихи его необычные. Признаю, талантливые. Но иногда, то есть очень часто, его заносить стало (видимо, на него тоже музыка так вдохновляюще действовала) и он порой всякую подряд молол. Не то чтобы чушь. Но и не откровение, так сказать. Просто птичью свою сермяжную обывательскую правду. Такой вроде как птичий шансон с налетом волшебственного происхождения и необыкновенных условий исполнения. Надоел, в общем, немножко. Помню, в какой-то момент после полудня, после обеда (в основном, овощи на обед, у нас небольшая грядка есть с быстропроизрастающим, буквально за сутки, разнообразным свежим рационом овощей, зелени и фруктов) подошел я босой и без кителя, в одной тельняшке к фальшборту, неторопливо огляделся, взглянул вверх (через силовое поле видно всю красоту космоса, как сквозь мытое стекло). Там были яркие спокойные звезды. Рисунок пространства уже изменился, почти ничего я не узнавал, все объекты на взгляд были новыми для меня. В эту область и вообще в эту сторону космоса мы еще не заходили с Александром. Если смотреть на карту, то мы двигались от Денеба влево, примерно как на запад. Не то чтобы это совсем непопулярное направление, но нам в той стороне бывать не доводилось. Я, помню, поймал себя на мысли, что «мне бы сейчас зерно в трюме в мешках пересчитывать (захватили попутно 3 мешка малекского зерна 3 культур – зерно обычно на дальних рубежах всегда спросом пользуется получше металлов или еще чего, зерновые на каждой планете уникальны, обмен культурами, так сказать) или паруса проверить, а я тут на звезды глазею». И – ба-бах – после этой мысли моей тут же взревел (ну, преувеличиваю, запел) клавесинус легкой трелью, но отправляющей прямо туда, вверх, водить хороводы между и вместе со звездами. Казалось, и сами звезды отозвались, и задрожали, как в божественном экстазе, и своей великой силой передали эти хороводные узоры мне в голову.
