– Вы служили вместе с графом?
– Он был ротным командиром в моем батальоне. Но не сбивайте с мысли. Возвратившись, вы расскажете мне о своих наблюдениях, и мы выработаем правильное решение.
Отец Бернар взял меня за руку и продолжил:
– Не могу не высказать своего мнения. Вы лезете прямо в пасть льву. Сомневаюсь, что виконт станет с вами вести переговоры.
– Ему нужны деньги, а они у меня есть.
– И вы готовы отдать их?
– Да, если они помогут мне оправдаться.
– Виконт заберет их вместе с вашей жизнью.
– Святой отец, я сумею за себя постоять.
– Боюсь, что вас не спасут деньги. Письмо короля – серьезная вещь, с этим я соглашусь. Но им нельзя размахивать направо и налево. На вашем месте я бы сначала понаблюдал за вашими врагами в течение какого-то времени, нашел бы их слабое место, и тогда нанес удар.
– Увы, все последствия просчитать всё равно не удастся. Да и нет у меня этого времени. Что делать! Не разбивши яйца, яичницы не попробуешь.
Отец Бернар в сомнении покачал головой.
– Хорошо, пусть будет так! На переговоры я еду с вами. Я смогу оказать вам помощь, когда буду находиться рядом. И я поведу переговоры с вашим братом, а вы будете в тени. Мы тщательно все взвесим, договорились?
– Конечно! Я очень рад вашему решению, но и вы будьте осторожны.
– За меня не беспокойтесь, молодой человек, – улыбнулся отец Бернар. – Я мало, что могу в этом мире, однако со мной считаются, и в своей деятельности я руководствовался совестью, не взирая на последствия.
– Будь, по-вашему, – согласился я с ним.
– Когда вы едете?
– Я еду завтра.
Мы проговорили еще около часа, обсуждая детали нашего совместного плана действий.
– Сегодня я служу вечернюю мессу и был бы рад видеть вас в храме, сказал отец Бернар, когда мы завершили беседу.
– Благодарю вас, святой отец, я обязательно приду, но мне нужно до того посетить женский монастырь, где жила и умерла моя мать.
– Правильно, сын мой, это необходимо сделать. Я сам провожу вас туда.
Надо ли говорить, что, увидев простое каменное надгробие, под которым лежала сестра Октавия, я не сдержался, слезы сами покатились у меня из глаз. Меня можно понять, я не знал женщины, родившей меня, но мог ли я осуждать ее? Нет, только скорбеть! И на могиле я поклялся, что выполню ее волю во чтобы то и стало.
Утром следующего дня я появился на почтовой станции. И отец Бернар, вздумай он меня провожать, прошел бы мимо не узнав. Я и сам с трудом узнал бы себя в зеркале: седой парик, налепленные глубокие морщины продольные на лбу и поперечные на щеках, наклеенные кустистые брови состарили меня лет на двадцать, и полностью изменили внешность. А накладные икры и живот сделали мою фигуру грузной и оплывшей. Добавьте сюда добротный коричневый кафтан, модный ещё в прошлое царствование, круглые очки и толстую трость и перед вами предстанет