– Есть кто?
Тихо было в пустынном вестибюле, как в ночной церкви, и только эхо вернулось к Оле с ответом.
– Дядя Паша! – закричала она, осмелев, охмелев от этой вездесущей мраморной тишины.
Крикнула Оля, зажмурившись так сильно, что, когда открыла глаза, лампа ослепила ее, и она на миг перестала дышать. Где-то в глубине манежа, этого бесконечного круга, чью форму повторяло, огибая и словно приобнимая, длинное фойе, послышался дверной скрип. И Оля шагнула навстречу этому скрипу – единственному звуку во всем цирке, который ей ответил.
У двери с надписью «Посторонним вход запрещен» за поворотом, в самом конце коридора, стоял Павел Огарев. Он шарил по карманам в поисках ключей от квартиры, тихо чертыхался и выругался, когда услышал шаги. Он не хотел, чтобы кто-то из цирковых знал, что он все еще не ушел домой. Они уедут на гастроли, он и Сима, Таня останется дома или у мамы. Он попросит ее, да, он попросит вернуться, но это потом, а пока… где эти ключи, почему он стал постоянно всё терять? Не бывает старых цирковых артистов и рассеянных жонглеров.
– Не бывает… – бормотал Огарев все неразборчивее и ощупывал карманы. Он уже приоткрыл дверь, чтобы вернуться назад в гримерку, размышляя, продолжать искать ключи или заночевать прямо в цирке, когда раздался крик со стороны гардероба:
– Есть кто?
Огарев замер. Перед глазами промелькнул зеленый мохеровый шарф в катышках, несуразная дутая куртка – девочка, смеясь, забежала в цирк со служебного входа.
«Дайте мандаринку, дядя!»
«А тайну каната расскажете?»
Тот же голос, который он слышал в тот самый день – день девочки, проникшей за кулисы. День, когда темнота в первый раз дала слабину, дрогнула, не послушалась. Именно с появлением за кулисами Оли темнота чуть не испортила иллюзию, которую Огаревы репетировали не первый год.
– Дядя Паша!
Ошибки быть не могло. Темнота подсказывала ему, направляла. Может, даже простила? Нет, вряд ли. Эта девочка не его дочь. Его семье никогда больше не владеть даром. У него был последний шанс, и он не справился. Он продал темноту, как и его отец. Не смог передать дар старшему сыну. Не уберег младшего. Темнота забрала младенца еще в утробе, погубила вместе с матерью. Она дразнила Огарева видениями, галлюцинациями. Рисовала для него образы умершего мальчика – то подростка, то грудного ребенка, которого, кроме Огарева, никто видеть не мог. Он заплатил достаточную цену.
«Теперь время других», – говорила ему темнота, раз за разом приводя к девочке с зеленым мохеровым шарфом. Определенно это она – кто же еще? И Огарев решился.
– Ау! – Его ответ утроился, учетверился, эхо растянуло