Рукой прикроюсь, вздрогну на бегу.
Я прятался, но больше не могу.
Письмо из Иерусалима в Москву
Шепни: «Шалом», и я тебе отвечу,
Шепни: «Шалом», я сразу всё пойму.
Звучит «шалом», и я спешу сквозь вечер
Навстречу сердцу, вопреки уму.
Ещё сгожусь, быть может, на затяжку,
Стареющий, лысеющий еврей.
Кто остановит храброго портняжку,
Сорвавшего все петли от дверей?
Звучит «шалом», окутывая плечи
Своим теплом сквозь годы, вёрсты, тьму.
Звучит «шалом», и я стремлюсь навстречу
Сквозь вихри чувств и мыслей кутерьму.
Перевалила жизнь за половину,
Но вызван я тобой из суеты,
И ветер странствий холодит мне спину,
И грудь щемит восторгом высоты.
Субботний вечер расставляет свечи,
«Шалом, хавер, пойму я и приму».
Звучит «шалом», и я лечу навстречу,
Ерушалаим, зову твоему.
Письмо из Москвы в Иерусалим
Да, русский я! И сладкая до боли
Щемит тоска, а не английский сплин,
В ней волн прибой в осеннем ржавом поле
И тающий над ним гусиный клин.
Но я еврей! И дым тысячелетий
Окутывает, небо заслоня,
Рим первый и второй. А этот третий?
Иль я избрал, иль он избрал меня?
Проломлена стена тупым тараном,
И снова вдаль сухим листом лечу.
Но не хочу в Толедо жить мараном
И покидать Толедо не хочу.
Я не хочу стать в Аушвице пеплом.
Но как оставить Рейна берега?
Я онемел. Душа моя ослепла.
Рука отсохла. И стоят стога…
На всех полях стоят стога разлуки,
Любовь, надежда сохнут на юру,
И шепчет ветер гаснущие звуки:
«Тебя ли позабуду, Иеру…»
Брожу я по Москве, Иерусалиму,
Ищу покой, двойной печали сын.
Но горестно вздыхают серафимы:
Всегда один…
Рождение пророка
Был день седьмой. Растущая луна
Тревожного, щемящего нисана.
Ушёл он в спальню необычно рано,
Но спать не мог: сегодня не до сна.
Болит душа. Волнения причины
Давно понятны. Лунный полукруг
Далёк и пуст, как идолов личины,
Пропитан злобой, желчью, как Мардук.
Мир раскололся. Кружится война,
Насилья волны гонит Прат суровый.
И страшная всеобщая вина
Колеблет мироздания основы.
Неужто жизнь лишь случая игра,
Похмелья миг в чужом холодном пире?
Не зная зла, не ведая добра,
Ей тешатся безликие кумиры.
Бесчисленных ваалов ложь и скверну
Рубил, сжигал он, но молчал народ,
Уже его испытывал на верность
В печи коварный мстительный Нимврод.
Отец его богат, слыл мудрецом,
В Харране приторговывал богами.
Аврам пытался говорить с отцом,
Но каждый