Ах! Если бы ночью она была не так взволнована, то обязательно вспомнила бы о манекене шевалье!
Ну конечно! Это старина Оскар, а вовсе не Спектрофелес. Это просто голова дьявола, какого-то Мефисто, – и кукла, своей неподвижностью напоминавшая покойника… По́лно, по́лно! Нельзя же быть ребенком до такой степени! Да и эта индусская одежда, деревянные руки без аметистов… Частичное и случайное сходство, внушенное персонажем «Фауста»! Никакого другого сходства, кроме как с дьяволом из оперы, на которого в конечном счете походить вправе каждый, будь то труп или же манекен!.. Нет, но все же! Неужели монжеронский мертвец будет ей являться во всех образах баритональных басов?..
Розина прервалась всего на долю секунды. Рассердившись на свою глупость, она мысленно обругала себя, подумав: «Ну, хватит! Довольно!» И, больше уже не отвлекаясь ни на Гийома, ни на Оскара, она продолжила свой рассказ.
Мсье де Крошан слушал ее крайне внимательно. Его лысый череп блестел почти так же, как череп Гийома.
– Я думала, – сказала Розина, закончив, – что вы уже прочли газету, мой бедный шевалье.
– Только еще собирался, – ответил он.
С этими словами он раскрыл страницу, на которой крупными буквами значилось: «Монжеронская катастрофа», и пробежал глазами список жертв.
– Фамилии Стефена здесь нет, – заметил он.
– Потому что я тут же его увезла.
Розина и сама с любопытством просмотрела список, в котором значились лишь самые обычные фамилии.
Пока они сидели бок о бок на мягком диване, покрытом шкурой черного медведя, старый художник взял руки Розины в свои. Его доброе лицо выглядело чрезвычайно расстроенным, усы обвисли, хотя обычно, напомаженные pommade hongroise, венгерской помадой, расходились в стороны величественно-надменными стрелками.
– Мое дорогое дитя! – сочувственно произнес он.
Но внезапно из какой-то комнаты небольшого особнячка донеслись отдаленные сухие размеренные удары.
– Это еще что такое? – спросила Розина.
– Это Пальмира, – ответил мсье де Крошан из глубин своей печали.
Удары следовали один за другим с благоговейной торжественностью. Можно было подумать, что на первом этаже некий церковный староста идет во главе какой-то степенной процессии, ударяя ad hoc[15] посохом по паркетному полу.
Розина, пусть все мысли ее и занимал Стефен, не удержалась от того, чтобы не переспросить:
– Пальмира?
– Вертящийся столик, – рассеянно пояснил шевалье. – Сейчас он называется так. Он сам указывает свое имя, но постоянно его меняет, выбирая имена, соответствующие его эпохе: Сильвия, Памела, Хлоя, Пальмира[16] и так далее.
– Как он стучит!..
– Да. Видно, не в настроении. Судя по всему, черт возьми, его потревожили слишком рано! Кто вообще расспрашивает духов в подобный час? Все же знают, что утро для таких целей совсем не подходит. Но ваш свекор решил попробовать – просто посмотреть, что выйдет.