‒ Здесь не нужно платить, запишут на мой счет, ‒ небрежно бросает он в ответ и тоже поднимается.
‒ Нет, я против. Это гендерное неравенство! – почти выкрикиваю я и в этот момент чувствую себя реальной феминисткой.
Никита смотрит недобро, почти исподлобья.
‒ Свою часть счета я оплачу сама, ‒ повторяю я, но уже не так агрессивно, потому что он огибает стол и приближается фактически вплотную. Я слышу, как надсадно он дышит, и замираю, потупив взгляд в пол.
‒ Мы привлекаем лишнее внимание, лайт-версия, ‒ предупреждает, понизив голос, и берет меня под локоть. ‒ Давай договоримся так: сейчас ты мило улыбнешься, мы вместе выйдем из ресторана, сядем в машину и там спокойно закончим разговор о несправедливости, феминизме и моей неотразимости.
Смотрю на его крупную загорелую руку. Замечаю массивные часы на запястье: сто процентов ‒ швейцарские. Совершенно не разбираюсь в дорогих часах, но по этим сразу видно, что стоят они, как крыло Боинга.
Крепкая хватка его теплой ладони мне приятна. А от него самого пахнет так умопомрачительно, что по телу табуном бегут мурашки. На мгновение я словно переношусь в момент нашего первого тактильного знакомства и даже прикрываю глаза.
Эх, почему же ты оказался этим козлом Никитой Гордиевским! – с досадой думаю я и поднимаю глаза.
Наши взгляды встречаются и цепляются друг за друга – мы зависаем. Время стопорится, пространство вакуумируется.
В ресторане играет тихая музыка, но я ее больше не слышу. За столиками сидят посетители, ходят официанты – не вижу никого. Я вообще ничего не чувствую! Есть только он, его рука на моем предплечье, его глаза и легкий след от дыхания на моей коже.
Кажется, это называется наваждением, и я сбрасываю его первой:
‒ Договорились, но счет возьми, я с тобой потом рассчитаюсь.
‒ Еще как рассчитаешься, ‒ ухмыляется он, крепче сжимает пальцы вокруг моего локтя и ведет к выходу.
Глава 4
Никита: Я в миллиметре от того, чтобы преступить черту
Так и довел ее, босую, до машины. За дверью ресторана она безрезультатно попыталась вырваться, но я только сильней сжал ей руку. Ее заметно потряхивало, да и меня то и дело пробивало дрожью – напряжение зашкаливало. Выбесила эта девчонка своим нетрезвым феминизмом, подколками про Юлю и обвинениями черт знает в чем.
Я этим гребаным конкурсом красоты вообще не интересовался и знать не знал, кто там с кем и о чем договаривался. Светские мероприятия и связанная с ними мишура напрочь отсутствуют в зоне моего внимания, других проблем хватает. Теперь понимаю, что отец спонсировал мероприятие под Юлю. Очевидно, по ее просьбе. Ну и хрен с ним, на самом деле! Какая вообще разница, кто победил на местечковом конкурсе красоты?
Не доходя каких-то пару шагов до машины, Соня заявляет:
‒ Я с тобой никуда не поеду!
‒ Да ладно? А как же твое разоблачение века? Ну уж нет! Назвалась груздем ‒ полезай в лукошко, ‒ и взглядом указываю на переднее сиденье.
Но она только смотрит с вызовом