В первый же день появления новенькой в классе Лебедева назвала ее «дурнушкой» и вычеркнула из списка тех, с кем ей можно общаться – таким убогоньким там нет места. Теперь, описывая роскошь интерьеров дворца в Никосии, она несколько раз споткнулась глазом обо что-то постороннее, мешающее. Чья-то взъерошенная голова, с выпученными лягушачьими глазами, торчала из-под локтя дылды Степановой и слушала то, что ей не полагалось. Это дурнушка! Лиза фыркнула, недовольно повела вздернутым носиком и, не глядя на новенькую, но всем видом давая понять, кого имеет в виду, сказала:
– Ой, девочки, что-то деревенским навозом потянуло.
Девочки прыснули. Сашка не поняла, что происходит, но, заражаясь общим весельем, тоже растянула рот в простодушной улыбке. А когда почуяла неладное, улыбку спрятала и густо покраснела. Минуту глядела исподлобья, не понимая, кто здесь враг, а кто друг – друзей явно не было. Тогда, не проронив ни слова, она развернулась и убежала.
– Господи! Вот уж несчастное создание! Откуда такие берутся! – всплеснула руками Лиза и жеманно закатила блестящие агатовые глазки.
Училась Сашка плохо. У доски чаще всего угрюмо молчала, а если пыталась что-то сказать, то говорила сбивчиво, неуверенно, невпопад. Класс взрывался смехом, и Сашка еще больше замыкалась в себе.
Галина Васильевна хмурила брови: «Ну, уж, дорогая, это никуда не годится» – и ставила в журнал очередной неуд.
За три недели никто из школьников не обмолвился с новенькой ни словом, никто не поздоровался с ней, не спросил, как дела, словно ее не существовало на свете.
Однажды на перемене Сашка разглядывала свой школьный дневник. Ядовито-красные чернила, как сабельные шрамы на теле бойца, кромсали его страницу вдоль и поперек, двойки налезали одна на другую, а внизу размашисто и требовательно пылало: «Прошу родителей зайти в школу!» Сашка соображала: переправить двойку на тройку с помощью лезвия бритвы не составляло труда, но убрать колючую, зловещую запись училки было непросто.
Впереди, в правом ряду, сидел круглый как мяч мальчик, с пушистыми ресницами и короткой шеей. На переменах он всегда жевал бутерброды с таким сосредоточенным видом, будто решал сложную математическую задачу. Это был Сева Лазарев – тихий, вялый, вечно дремавший ученик. Он просыпался только когда, распространяя волны аппетитных запахов, доставал из портфеля пакетики с едой. Казалось, что и в школу он ходит ради этого важного момента. Высвободив из целлофана большой многоярусный бутерброд, Сева, как всегда, оживился, причмокнул от удовольствия и собрался подкрепиться. Но не тут-то было. Его уже заметили и назначили жертвой: рыжий мальчишка, с острой лисьей мордочкой, давно