Ну, Клавка шумлива, да и в сенцах темно. Загремела вёдрами (коромысел зацепила). Так Нюрка стала креститься, да пришёптывать.
А тут Клавдя во всей красе, наше вам с кисточкой:
– Даша, не бут ли у тя соли в заём?
– И шо вас седни прорвало? Несолёны… Человек, можно сказать, последни часы на свет Божий взират. А они тут со своею солью.
Ну, Клавка с Нюркою всколыхнулиса. Давай вокруг меня кружить, отговаривать это значит, чтобы не помирала я пока. Но я на энти их уговоры ни-ни, не пошла.
И стала я им наказы давать, во что меня обрядить, где положить, да ково на вынос позвать. Тут Нюрка Рогушинска мне и присоветовала на лавку со свечкой прилечь, вроде как примериться. Как оно, если я уже померла, а они по мне сокрушаютса. Ну, лежу этак я, справно лежу. Клавка причитат, как положено:
– Ой, девонька наша, кровиночка! На ково нас оставила! С кем мы чайот у самовару пить будем? С кем по чернику-то пойдем? Кто самоварот нам раздуёт? Кто наливкой-то нас угостит?
А самовар-то у Дашки хорош. Самовар я себе заберу.
Ой, пошто нас покинула, подруженька ты наша ненагдядная! Безо времени-и-и!
А ты, Нюрка, подзор Дашкин себе забирай. Он ей никчему топеря. А Зойка её непутна всё одно всё спустит.
Ой, ой, пошто нас отстаила, осиротинила-а-а?
А половики домотканы мы Культе снесём. Он нам за то печку в бане переложит. Культя давно на мои половики зарится. Ну, у Дашки хошь они и не таки справны, как у меня, а Культе сгодятся.
Вот тут-то меня и приподняло:
– Чем это мои половики хужее твоих? И по какой такой причине вы тут моё добро, за столь годов нажитое, шуруете. Не видать вам мово подзору и мово самовару. Передумала я помирать-то. Вам назло. А от тебя, Клавдея, не ждала я такой обиды. Ишь, половики у меня не таки, как у неё!
Так и не стала я помирать в то лето. Да и распогодилось поутру. И грибы пошли. Белых в то лето хошь косой коси было. Когда уж тут помирать-то.
Как тетка Дарья вора ловила
Одну зиму повадился ко мне курей воровать чей-то пес. Уж я и клетушку запирала, и ворота санями припирала. Все едино – обманет, окаянной, и куренка уташит. Сижу свечера, жду. Как заслышу на дворе шум – я с лампой туды. Но токмо хвост и мелькнет. Я все на соседского Полкана грешила. Но Тарас Манькин мне одно толдычет, что ихней пес на цепи всю неделю. Ну, я думаю, не я буду, если вора не изловлю. И вешь уследила! И хошь на дворе потемки были, изловчилася я и ухватила эту псину за хвост, крепко ухватила. А он, этакий здороветня (отъелся на моих курях), через весь двор меня протащил и – под ворота. И я, со всего-то размаху, в воротину, лбом – «хрясь»… Аж в глазах померкло. Тут я хвост-то из рук и выпустила.
Утром головушка моя распухла, ломота. На лбу шишка огромная, а под глазами круги синие. А ить скотину-то поить надо. Взяла я коромысел