В купе стало тихо, лишь мерно стучали колеса и покачивался вагон. Шелестел под моей рукой пакет.
Я знала Гордеева большую часть своей жизни, помнила его по школе и университету, пока он не уехал. Видела на работе в компании важных ГИПов и директоров, интересных женщин. Я должна была догадаться, чем именно его смутит мое присутствие. Почему, откинувшись плечами на мягкую спинку сидения, он будет смотреть на меня так, словно не верит, что это я нахожусь рядом с ним.
М-да уж, в двухместном купе надо ездить либо супружеским парам, либо незнакомцам, иначе о личном комфорте можно забыть. Димка посмотрел на мою юбку, на сброшенные с ног сапоги, скользнул взглядом по кофточке и моему ужину… И если бы мы находились в офисе, я бы стерпела. А тут вдруг увидела себя его глазами, и пространство вокруг стало слишком тесным.
– Слушай, Гордеев, хватит на меня смотреть так, как будто от меня чесноком разит. Я не напрашивалась ехать с тобой в командировку, и в вашу компанию «Гарант» попала случайно. Да, я мать-одиночка и у меня есть дети – это что, преступление? Да, мне нужна эта работа, и я, как могу, стараюсь быть полезной. Ну, давай, скажи уже мне в лицо, что я тебе не нравлюсь, и забудем! Как-нибудь переживу. Или переведи из отдела. Только я такая, какая есть, и другой не буду.
– Я знаю, Малинкина.
– А если знаешь, тогда почему Петухову с собой не взял вместо Игоря? Было бы, с кем поболтать и разделить светский ужин в вагоне-ресторане.
– А ты почему не пойдешь?
– А мне не по карману! У меня вон, – кивнула головой, – все с собой. И не косись на мои пирожки, хочу и ем, понял? – взяла, наконец, пирожок, и откусила. – У меня нет папы директора. Что заработала, то и мое!
В пакете лежали яблоки, я достала одно и захрустела уже без стеснения, отвернувшись к окну. Надоело. То видит он меня в первый раз, видите ли, то я, оказывается, неорганизованная. Да чихать я хотела на всяких снобов!
За окном уже стемнело, и ничего нельзя было разглядеть. В купе горел свет и, чтобы не смотреть в отражении на Димку, пришлось смотреть на себя – такую гордую и неприступную.
– Он что, никогда тебя не искал? Не помогал?
Ну и вопросец. Я чуть не поперхнулась.
– Кто? – обернулась с открытым ртом.
– Кирилл.
Я напряглась, отложив яблоко в сторону. Взглянула подозрительно, сощурив глаза.
– А тебе-то что до этого, Гордеев? Как будто ты сам не знаешь.
– Не знаю. Мы с Кириллом давно не общаемся.
– Вот и мы не общаемся. Понятия не имею, о ком ты говоришь. Это мои дети, были и будут.
Гордеев смотрел мне в лицо, я тоже. Так и сидели оба, разделенные маленьким столиком, словно два лука с натянутой тетивой.
А глаза у него все-таки красивые – у Димки. Лицо вроде бы холодное, гордое, а глаза – как теплый чай снежной