– Молодец девка! – не смог удержаться я от восклицания.
– Да что ты ее хвалишь! – едва не вскипел мой окольничий, затем опасливо покосился на Панина и замолк.
Я тем временем открыл небольшой ларец и вынул из него пригоршню монет. Отобрав золотой червонец и несколько серебряных полтин, которые за соответствие номиналу иноземцы иногда звали московскими талерами, а русские – царскими ефимками, протянул поручику.
– Вот тебе, Федя, за службу и за смекалку. Хвалю! Никита тебя потом еще наградит, да и я не забуду. Теперь ступай, да уж постарайся, чтобы твои добры молодцы языками не трепали, а если и трепали, то где-нибудь в другом месте.
– Все исполню, государь! – поклонился Панин и вышел.
– Крестников поцелуй! – крикнул я ему вдогонку.
Федька обернувшись, еще раз поклонился и исчез. Вельяминов тем временем смотрел на меня с самым мрачным выражением на лице, на какое только был способен.
– Жениться тебе надо, Никитушка!
– Чего?.. – протянул окольничий, явно не ожидавший от меня такого вердикта.
– Точно тебе говорю! Вот посуди сам: был бы ты женат, супруга твоя за сестрой присматривала бы. Опять же той хоть поговорить было с кем – глядишь, и не выкидывала бы такие фортели. А так сидит девка одна в четырех стенах, тут уж поневоле или взвоешь, как волк или сбежишь куда.
– Это… ты хочешь сказать, что я сам виноват? – нахмурился Вельяминов.
– Да господь с тобой, – сделал я невинное лицо, – как ты мог такое обо мне подумать! Конечно, Аленушка учудила не по-детски, но и ты ее пойми.
– Что тут понимать-то?..
– Ну как тебе объяснить… порядки у нас не то чтобы плохие, просто чуточку устаревшие. Ну вот какая бы беда приключилась, если бы девицы незамужние могли собираться где, да общаться по-девичьи?
– Так ведь собираются, – не понял меня Никита, – на посиделки да на праздники. В церкви еще, бывает, видятся…
– Под присмотром всяких старых кошелок, у которых своя жизнь не сложилась, а теперь они ее другим портят?
– А как надо?
– Как-как…