почему
такая женщина до сих пор не замужем. Я нисколько не удивлюсь тому, что он влюблён в неё, и, должно быть, отчасти так и есть, а когда моя дочь по этому поводу выказывает признаки ревности, мне хочется утешить её своим признанием (моя истинная роль здесь остаётся тайной, я прилагаю все усилия к тому, чтобы о моей связи дома не знали, а если б меня спросили, зачем я это делаю, я б наверно и не ответил). Однако сложившееся положение вещей весьма удобно: оно позволяет мне наблюдать мою подругу чужими глазами – в работе, в общении с людьми – и надо сказать, что эти
наблюдения по рассказам убедили меня в её поистине выдающихся – тут мой зять абсолютно прав – человеческих качествах, ко всему тому что её женские качества я имел возможность постигнуть с не меньшей степенью достоверности. И наконец последнее:
я знаю её «больничных женихов» (из тех же Володиных рассказов), а это не одно и то же – знать ли такое объективно или рисовать черты соперника по исповедям возлюбленной (считается, что она «рассказывает мне всё»). Можно усмотреть в этом нечто мифологическое, иногда я так и называю – Пенелопой – мою двадцативосьмилетнюю подругу, однако подчёркиваю при этом, что у меня нет ни малейшего желания кого бы то ни было убивать, потому что в отличие от Одиссея я
не муж и стать им не смогу по меньшей мере ещё
несколько лет, пока не повзрослеет, не станет на собственные ноги мой сын, а что касается
немедленных претендентов на её руку, то я готов как человек разумный и не эгоист
отойти в сторону и предоставить ей распорядиться собой по своему усмотрению: несомненная «критичность» её возраста оправдывает в моих глазах любой её шаг, ибо со всей отчётливостью я сознаю, что мои условия таят в себе угрозу несостоятельности. Однако, поступая так, в глубине души я всё же уверен, что
никто не сможет заменить ей меня, – этим и только этим объясняется – если уж начистоту – моя поза жертвенного великодушия.
– Я не повесил, – говорит Коля не поднимая глаз и каким-то нервным движением переламывает надвое пластмассовый конверт с рукописью, отчего та некрасиво разъезжается и часть листов выталкивает наружу; немного помолчав, он в упор исподлобья взглядывает на меня и твёрдо отчеканивает: – Устал.
Скрывает что-то. Я вижу это по интонации непререкаемости, с какой он произносит своё «устал», и сопровождающему её взгляду, как бы опускающему шлагбаум на въезде в запретную зону. Если это какая-нибудь неприятность по работе, то я и не хочу знать, потому что я уже в отпуске, меня нет (в таких случаях у нас почитается хорошим тоном добавить ещё нечто вроде «и гори оно синим пламенем»). Но если из области наших «треугольных» отношений, то мне, разумеется, хотелось бы, как мы говорим, «получить информацию»: вот уже несколько дней (а сколько? пять? шесть?) Таня не звонит мне, и я отвечаю ей тем же, потому, во-первых, что последняя наша встреча была похожа – да простится мне это неудачное сравнение –
