– Супер, скоро буду, – отозвалась я и завершила разговор.
Отключила телефон и бросила его на диван. Рюкзак снова требовал внимания: учебники, тетради, не забыть про расческу и щетку. Необходимо нарядиться для мира, даже если сам мир устал от меня.
Решив, что надо хоть немного привести себя в порядок, я направилась к шкафу, чтобы найти, из чего мне составить наряд на завтра. Выбор у меня, как обычно, не сиял разнообразием. Синие джинсы и черная толстовка. Подумала, что хмурая жизнь не заслуживает ничего лучшего.
Я уже чувствовала легкость на душе, как вдруг в комнату вошла моя бухая мать. Хрустнула дверь, и на пороге возникла она – как темный призрак, заблудившийся в заброшенном доме. В её глазах не было даже обмана уверенности, только пьяный шёпот её всемирной мудрости.
– Ты куда собралась, черт возьми? – спросила она, ее голос звучал так, будто она искала прощения за все, что натворила в своей жизни.
А я просто усмехнулась. На дворе загорался вечер, а я готовилась выскользнуть из этого затхлого гнезда. Такой вот парадокс: она должна была заботиться обо мне, но вместо этого разрушила наши жизни в хлам, разъедая мой последний намек на надежду
– К подруге в гости, – сказала я, натягивая джинсы.
В тот момент я даже не осознавала, насколько это будет провокационно для неё. Мать словно окаменела, её тело напряглось, как натянутая струна, готовая порваться. Ее глаза, распахнутые в недоумении, пронизали меня острым взглядом. Я уже знала, что с этой секунды вся моя уверенность исчезнет, а вместо неё останется лишь шипящее напряжение.
– Подруга? – произнесла она мягче, чем ожидалось, но с той же ядовитой интонацией.
Ответа не было. Я просто посмотрела на неё сквозь слой усталости и отчаяния. Мимоходом отметила, как её рука поднимается, а пальцы сжимаются в кулак. Знала, к чему это ведет.
– У меня вообще-то есть свои дела! – продолжала я, стараясь сделать голос независимым хоть на миг. – Или ты забыла, что у меня есть жизнь вне стен этой прокуренной квартиры? Иди дальше ебись со своим жирным уродом!
В тот момент, когда слова покинули мои губы, я услышала, как мать тихо захлебнулась своим гневом. Её рука нашла цель, и удар пришелся в живот – боль обожгла все внутренности. Я даже не успела отреагировать, как вторая волна боли накрыла меня. Главное – не показать слабость.
Я сглотнула, пытаясь сохранить осколки достоинства, и с сарказмом произнесла:
– О, дорогая мамочка, ты умеешь делать вечер незабываемым. Ван Хельсинг может позавидовать.
Её реакция была моментальной. Она вскочила, заставляя меня почувствовать себя так, словно я ранила её своим холодным тоном. У меня не было желания сопротивляться – протест против этой обиды стоил бы мне слишком много.
– Ты знаешь, что я сделала для тебя? – закричала она, забывая про всю свою собственную вину. – Как ты смеешь мне так говорить?!
Но слова принадлежали уже не мне. Я знала, что ее гнев