– К нам пришел гость. Может, не будем при нем выяснять наши отношения? – предложил Семеныч.
– А-а, пусть слушает, – махнула она рукой. – Он парень порядочный. Не разбрешет. А мне… Должна же я когда-то высказаться. Должна наконец сказать тебе, что ты ненормальный. Надо же быть хоть чуть-чуть дипломатом, надо уметь лавировать. Ну что ты, скажи мне, что ты опять лезешь на рожон? Выкидывали уже тебя однажды за такие штуки – мало? Дождешься: и здесь выкинут. Скрутят по рукам и ногам – и выкинут. Христом-богом прошу тебя: не испытывай ты редакторского терпения, будь с ним поласковей, поснисходительней. Потому что… ну, может, и понимает он твои завихрения, твою зацикленность на порядочности, да ведь человек он зависимый. Ты же это прекрасно знаешь. И ничего уж тут не попишешь… Хулу и почести приемли равнодушно… Так сказал Пушкин, и ты сам себе так скажи. И не лезь на рожон. Пусть тебя отрезвит, излечит хотя бы… тщеславная надежда, что такие, как ты, должны беречь себя ради здоровья окружающей среды.
Семеныч коротко гоготнул, смущенно глянув на Дмитрия. Зоя Владимировна, высокомерно изогнув бровь, продолжила как ни в чем не бывало:
– Или, еще лучше, пусть тебя останавливает трезвая мысль, что ты должен выжить. Понимаешь? Просто выжить. Ну, а если это тебя не устраивает, если это тебе кажется мелким, то убеди себя, что ты должен выжить, чтобы творить добро. Если ты не поймешь всего этого, то ты просто… обыкновенный псих, и ноги моей здесь больше не будет. Я не хочу иметь ничего общего с психом. Знаешь, как это называется у психиатров? Утрата защитных функций. Что-то вроде этого.
– Ладно, пусть я псих, пусть я болен. Но, Зоя, я же болен красиво, – примирительно улыбнулся Семеныч. – Во всяком случае более благородной болезнью, чем свинство или сифилис. А? Зой! Чуешь разницу? Красиво болен, – осклабился он, стараясь, видимо, разрядить накалившуюся до прихода Дмитрия обстановку.
– Смотри-ите-ка на него-о! Нет, вы только посмотрите на него, Дима! Он еще и паясничает, – возмутилась Зоя Владимировна. – Пижон! Престарелый пижон, —запричитала она, срываясь на нервный смех. – Кому ты что докажешь этой своей позой! Не мечи бисер перед свиньями! Знаешь это? Вот и не мечи. Ты же совсем один. Кому ты нужен, кому что докажешь?
– Нну-у, может, и один – не знаю. Не думаю, что это так, – сказал раздумчиво Семеныч. – И вдруг глаза его повеселели: – Хо, Зой, послушай-ка… Вот тебе жалко меня? Жалко. Значит, ты все—таки меня понимаешь. Выходит, я уже не один, нас по крайней мере двое. Так ведь? Так. А Дима? Почему ты его не берешь в расчет?.. Почему же мы, трое более или менее порядочных людей должны пасовать перед свинством?