Праведники (цикл). Николай Лесков

говорил, что в жизнь надо внесть с собою как можно более добрых чувств, способных порождать добрые настроения, из которых в свою очередь непременно должно вытечь доброе же поведение. А потому будут целесообразнее и все поступки, в каждом столкновении и при всех случайностях. Всего предвидеть и распределить, где как поступить, невозможно, а надо все с добрым настроением и рассмотрением и без упрямства: приложить одно, а если не действует и раздражает, обратиться благоразумно к другому. Он все это из медицины брал и к ней приравнивал и говорил, что у него, в молодой поре, был упрямый главный доктор.

      Подходит, говорит, к больному и спрашивает:

      – Что у него?

      – Так и так, – отвечает Зеленский, – весь аппарат бездействует, что-то вроде miserere [6].

      – Oleum ricini [7] давали?

      – Давали.

      И еще там что-то спросил: давали?

      – Давали.

      – A oleum crotoni [8]?

      – Давали.

      – Сколько?

      – Две капли.

      – Дать двадцать!

      Зеленский только было рот раскрыл, чтобы возразить, а тот остановил:

      – Дать двадцать!

      – Слушаю-с.

      На другой день спрашивает:

      – А что больной с miserere: дали ему двадцать капель?

      – Дали.

      – Ну, и что он?

      – Умер.

      – Однако проняло?

      – Да, проняло.

      – То-то и есть.

      И, довольный, что по его сделано, старший доктор начинал преспокойно бумаги подписывать. А что больной умер, до этого дела нет: лишь бы проняло.

      Поскольку к чему этот медицинский анекдот мог быть приложим, он нам нравился и казался понятен, а уж насколько он кого-нибудь из нас воздерживал от вредного упрямства в выборе сильных, но вредно действующих средств, этого не знаю.

      Зеленский служил в корпусе тридцать лет и оставил после себя всего богатства пятьдесят рублей.

      Таковы были эти три коренные старца нашего кадетского скита; но надо помянуть еще четвертого, пришлого В наш монастырь с своим уставом, но также попавшего нашему духу под стать и оставившего по себе превосходную память.

      Глава восемнадцатая

      Тогда был такой обычай, что для преподавания религиозных предметов кадетам высших классов в корпус присылался архимандрит из назначавшихся к архиерейству. Разумеется, это большею частию были люди очень умные и хорошие, но особенно дорог и памятен нам остался последний, который был у нас на этом назначении, и с ним оно кончилось. Решительно не могу вспомнить его имени, потому что мы звали их просто «отец архимандрит», а справиться о его имени теперь трудно. Пусть этот будет так, без имени. Он был сердового возраста, небольшого роста, сухощав и брюнет, энергический, живой, с звучным голосом и весьма приятными манерами, любил цветы и занимался для удовольствия астрономией. Из окна его комнаты, выходившей в сад, торчала медная труба телескопа, в который он вечерами наблюдал звездное небо.