Зато у папы это любимое место. Он здесь постоянно, если нет срочных дел в других частях «Эмпирея». Я же предпочитаю игровой зал. Мне нравится его суета, его блеск и… Ладно, опустим. Признаваться в любви этому месту я могу бесконечно долго.
Я пялился в пол-потолок, но не видел ничего предосудительного. Разве что Нина не «почистила руки», когда поднимала с пола фишку. Но это мелкий грех – скажу ей раз, и она исправится. А так типичная казиношная суета первой половины выходного дня. Снуют официантки, разносят пока не стопки, а тарелки с мясным и салатами. Я бы тоже поел. Со вчерашнего дня во рту был лишь американо. Но голода я не чувствовал. И энергии было хоть отбавляй. Просто я двигался на злости, необъятной и неутолимой.
– Я предупреждал тебя об этом, – продолжал папа. – Мы…
– Да-да, – сказал я. – Мы в ответе за тех, кого приручили.
Не думал, что мой папа такой преданный фанат «Маленького принца». Мне эта книжка не нравилась. Слишком метафоричная. Я больше люблю, когда говорят четко и по делу. Вот, например, как папа продолжил:
– Предупреждал, что, если возьмешь Лизу, не порядочно будет ее выкинуть, как наиграешься.
Я не наигрался. Это она наигралась. А моя игра только начиналась.
Папе я сказал, что мы расстались. Он лишь хмыкнул. Мне не хотелось ему рассказывать, что какая-то хитроумная телка обвела меня вокруг пальца. Он не должен знать, что его сын такой идиот.
Может, если бы я рассказал правду, если бы показал всю свою ярость, папа смягчился бы, и разрешил мне поступить так, как я хотел. Но это вряд ли – так что я не стал рисковать.
– Ну, – осторожно начал я, не уважая себя за то, что собираюсь сказать, хоть и очень себя понимая. – Конечно, это и правда не порядочно, но, может, иногда стоит немного попуститься и позволить себе лишнего?
Взгляд папы с того, ненавистного мне, стал совсем мрачным. Я понял, что ерунду сказал, едва эти слова выпали из моего рта. Захотел их вернуть, но среди моих талантов не было возвращения времени вспять.
– Андрей, – сказал папа. Не «Андрюш». – Худшее, что ты можешь сейчас сделать, это злоупотребить властью. Никогда так не делай… Меня пугает уже то, что ты об этом подумал.
– Извини, – сказал я. – Я просто… Извини.
Папа кивнул. Не знаю, поверил он мне или нет. Но лицо у меня, кажется, покраснело, а это весомый аргумент.
Я развернулся, хотел уйти из сторожки. Но потом замер лицом ко входной двери и во всеуслышанье заявил:
– А все же как было бы прелестно, если бы этой суке было нечего жрать!
Несколько человек посмеялись. Они якобы не вслушивались в разговор, но в сторожке кроме гудения компьютеров других звуков не было, так что они подслушивали нас, даже если того не желали.
Я обернулся, надеясь,