На нее весьма недружелюбно смотрели темные восточные глаза. На столике перед зеркалом было несколько занятных баночек и кисточек, чуть выше и в стороне висело три парика, один из которых, рыжий и довольно пышный, был больше похож на женский. Но перед Машей сидел мужчина.
Она так увлеклась созерцанием этой простой и в мелочах любопытной комнаты, что позабыла всякие приличия, и даже время потеряло свою ценность для нее.
– И долго ли можно так таращить глаза?
Чинс знал, что она его не понимает.
– Может, мне выйти?
Наконец, Маша обратила на него внимание. Грим на его лице был наложен наполовину, отчего лицо казалось покрытым аллергическими пятнами. Смех в ее глазах его изумил. Она сама наносила грим Алле, проходя эту стадию «аллергика», но сейчас, посмотрев на все со стороны, она увидела, что любой, даже самый серьезный процесс, может казаться забавным.
Маша жестом извинилась и дернула дверную ручку, чтобы уйти, но в это время с другой стороны кто-то рванул дверь на себя, чтобы войти, и девушка едва устояла на ногах, вызвав усмешку гримировавшегося.
Ким Бон несказанно удивился, найдя в комнате Чинса русскую толстуху с женскими костюмами, которая тут же исчезла.
– Ты с ней осторожней. Алла по секрету сказала, что она необразованная и у нее какое-то темное прошлое.
– Алла сказала тебе? С чего вдруг такое доверие?
Вид Ким Бона все сказал за него. Он не виноват, что популярен среди женщин. И так было даже тогда, когда он не был богат и знаменит. Дается же кому-то… Чинсу, впрочем, тоже было не грех жаловаться. Но обаяние друга было не от часа к часу, как у него, а Ким Бон будто уже родился с этим обаянием. Аура его очарования чувствовалась на тысячу ли – словно тебя всего окутывало нежностью и лаской. У Чинса так не получалось, в чем он винил свой ограниченный актерский талант. Ведь в жизни можно сыграть все и вся. Хоть императора, хоть каланчу, хоть креветку… Почему же не получается играть постоянное обаяние? Чинс вздохнул.
– Что-то случилось?
От голоса Ким Бона Чинс вздрогнул.
– Думаю, нет, – тот улыбнулся. – Ах да, раз такое дело… Ты не мог бы намекнуть Алле, чтоб ее толстая пассия не пялилась на меня во время съемок? Противно.
Ким Бон не сразу кивнул, прежде странно его оглядев.
А все-таки жизнь временами – такая скучная штука. Когда я думаю о том, что будет после Оскара, у меня где-то в мозгу от ужаса все до боли напрягается так, что я чувствую каждый мелкий сосуд… Что выше Оскара? Лучше об этом пока не думать. А может, оставить его напоследок, годам к восьмидесяти? Тогда и умирать не страшно – чего хотел, добился… Нет, до восьмидесяти нельзя. А ради чего же жить сейчас?
Я сделаю все, как и не ждут. Сыграю так, что навсегда запомнят. Я смогу. Да, я знаю, что смогу.
Чинс зевнул.
У меня был перерыв